Я/Мы Александра Трусова. Письмо главреда

Привет!

На Олимпиаде в Пекине только и разговоров, что о российских юных фигуристках — Камиле Валиевой, оказавшейся в центре допингового скандала, Анне Щербаковой, выигравшей золото в одиночном катании и, конечно, Александре Трусовой, которая впервые в истории выполнила пять четверных прыжков в произвольной программе и получила серебро.

Все принялись интерпретировать и анализировать слова, брошенные девочкой Сашей в самый отчаянный момент ее карьеры: кто-то писал, что, конечно, эти слова она не должна была говорить перед камерами, кто-то — что ее срыв свидетельствует о чрезвычайном напряжении (очень хочется как-нибудь съязвить, но ладно), а кто-то и вовсе назвал поведение фигуристки «истерикой».

Как мне кажется, ни в какой аналитике все это не нуждается — ситуация говорит сама за себя: спорт высших достижений — это просто мясорубка. В том числе — точнее, даже особенно — для детей.

Фигурное испытание. Письмо главреда

И это отмечает даже Международный олимпийский комитет (можно было бы подумать, что в этом есть какая-то ирония, но сейчас не до шуток): 18 февраля стало известно, что организация планирует проверить, нет ли в отношении тренеров Камилы Валиевой признаков жестокого обращения с ребенком (напомню, ей 15).

Такое заявление сделал глава МОК Томас Бах вскоре после выступления Камилы на Играх, когда она допустила несколько грубых ошибок и не попала в число призерок. По мнению Баха, тренеры встретили ее слишком холодно, когда она не справилась с задачей.

«Ей не создали комфорт, с ней говорили очень холодно. Это просто меня потрясло, это был какой-то жест разъединения. Для меня это сильное впечатление. Не понимаю, как можно быть настолько холодными по отношению к этой девочке. Потом я увидел, как отнеслись к Трусовой после выступления, все это тоже неправильно. Все это совсем не дает мне уверенности в окружении Камилы» — заявил он.

Как человек, который занимался в школе олимпийского резерва, я совершенно точно знаю, что творится за закрытыми дверями спортивных залах. Впрочем, знаете, и вне залов и закрытых дверей тоже: как-то раз мой тренер выбил у меня из рук пирожное, которое я купила в столовой своей же спортшколы! Я даже сейчас, когда пишу это, невероятно злюсь и сочувствую самой себе! Я была ребенком — мне было лет семь, и я даже не понимала, почему мне нельзя съесть пирожное после тренировки. Я и сейчас этого не понимаю.

Но что я понимаю и осознаю абсолютно четко, так это то, что я ни за что на свете не пожелала бы ни одному ребенку пройти через все это. Поэтому я никогда не отдам свою дочь в спорт — ни в большой, где каждый день издеваются над детьми, ни в маленький, где каждый день между собой в крутости своих амбиций соревнуются родители.

Спорт никогда не бывает полезен ребенку — это потогонка, унижения и чувство полной незащищенности. Никакие разряды, статусы и медали не могут компенсировать нанесенные на тренировках травмы. Радость от победы лишь ненадолго заглушает боль, но она возвращается — вместе с тренировками, кровью, потом и слезами.

Я не знаю ни одного человека, который бы занимался спортом хоть на сколь-нибудь серьезном уровне и не получал от тренера — по голове, по попе, по рукам. Кого не обзывали бестолочью. Кому не приходилось тренироваться через адскую боль. И все это когда тебе десять-одиннадцать лет.

Часто, когда кто-то пытается поднять эту тему, можно услышать: они знали, на что шли! Или: а что же тогда их родители оттуда не заберут? Старый добрый (злой) виктимблейминг! «Она знала, за кого выходила!», «а почему же она не ушла» — знакомо, правда?

К тому моменту, когда меня первый раз ударили на тренировке, я занималась спортом уже несколько лет. Это не был удар, нанесенный в отчаянии, от бессилия. Конечно, и в этом случае насилие невозможно простить, но ему хотя бы можно найти хоть какое-то логическое объяснение. Тот удар, который я получила от тренера, был холодным, спланированным, уверенным. Человек совершенно четко понимал, что он делает и чего хочет этим добиться — унизить, показать, что вся власть надо мной — в его руках. Буквально.

Я сказала об этом родителям — и знаете, что было? Мой папа, мастер спорта, сказал, что это хороший знак, мол, тренер рассмотрел во мне талант и его удар был этаким посвящением меня в серьезные спортсменки. Просто представьте себе это: ребенок, пришедший просить поддержки у родителей, получает подтверждение правоты взрослого человека, который его ударил. Если вы считаете, что это не отразилось на моей жизни, у меня для вас новости — конечно, отразилось. И конечно, отразилось ужасным образом.

Можно ли бить детей?

Читайте наш спецпроект о наказаниях

Я помню каждый удар, а их было немало. Но один из них стал последним — после него я не вернулась к тренировкам, хотя меня почти умоляли все-таки сделать это. Тренер даже обещал меня больше не бить. Но уже тогда я если не поняла, то почувствовала, что это типичное абьюзерское поведение — пообещать, что все будет хорошо, только для того, чтобы начать бить сильнее.

Серьезно, я не понимаю, как мы все столько лет знаем о том, что происходит в спорте на самом деле, и продолжаем это поддерживать — отдаем в секции детей, хвалим жестоких тренеров и считаем, что без битья нельзя воспитать чемпиона (да еще как льзя: Людмила Петрановская, как всегда, справедливо заметила: надо просто признать насилие в спорте недопустимым, и тренерам некуда будет деваться — и сразу найдутся способы гуманизации тренировок и достижений без насилия), смотрим Олимпийские игры, где побеждают, конечно, сильнейшие.

И как только эти сильнейшие ломаются, мы вдруг вспоминаем, что «они же дети» и просим спортивные организации не быть к ним такими строгими. Так вам шашечки или ехать?

Уверена, боль Саши Трусовой почувствовали все — вне зависимости от спортивного бэкграунда. Может быть, настало время серьезно поговорить о насилии в спорте?

Главред Cj

Лена Аверьянова