«Это просто попытка воспитать зомбированных людей»: учителя о том, что происходит с системой образования
Мы поговорили с учителями и узнали у них, как они относятся к нововведениям в школьном образовании.
Совсем недавно мы собрали для вас пять неоднозначных инициатив, которые чиновники этой весной предложили ввести в российских школах. А теперь поговорили с учителями и узнали у них, как они относятся к этим нововведениям и что думают о будущем школьного образования и о своей работе в новых условиях.
По просьбе героев все имена изменены
Петр, учитель обществознания: «Ощущение, что наша свобода скукоживается, как шагреневая кожа»
В федеральном законе об образовании прописаны наши академические свободы, и в теории мы можем к ним апеллировать. Но на практике — далеко не всегда. Я работаю в школе с понимающим руководством: они сами рассчитывают на вменяемость сотрудников, которые понимают, что можно говорить и показывать ученикам, а что нельзя. Правда, если этим инициативы не ограничатся, если уроки начнут контролировать, то мне сложно представить, что будет.
Понятно, что всех учителей не проверишь (пока что), но даже сейчас в средствах массовой информации мы видим новости о доносах от учеников и родителей. Доносы пишут за одно слово, сказанное даже не неправильно, а просто противоречащее их представлениям о мире.
Но я все-таки верю в своих учеников и коллег. Знаю, что мое дело важнее моих страхов и рисков.
Сейчас наша система образования как никогда нуждается в учителях, не зараженных пропагандой и умеющих мыслить критически. Тех, которые смогут поговорить с учениками в неформальной обстановке и не побоятся дать им честные ответы, если на это будет запрос. И пока есть те, кому я могу помочь, пока есть школьники, которых я могу обучить, привить им то, что прописано в Конституции, — гуманизм, понимание приоритетов прав человека как высшей ценности, толерантность, — я буду это делать.
Преподавание в школе всегда было непростой работой, а сейчас стало сложнее вдвойне. И страшнее. Ощущение, что наша свобода скукоживается, как шагреневая кожа. Я ловлю себя на мысли, что цензурирую себя, что продумываю слова, которые буду говорить. С девятым классом мы проходим международное гуманитарное право и разбираем его на разных исторических примерах. И кажется, что эти примеры становятся нашей реальностью, частью моей жизни, жизни моих учеников и их родителей.
Экономические проблемы, раскол в семьях по политическим взглядам, эмиграция — все то, что казалось прошлым, становится настоящим. Как будто я попал в объект своего исследования.
Меня задевают откровенные попытки использования истории в политических целях. Мне тяжело и сложно представить психологию людей, которые заставляют школьников выстраиваться в определенные символы для фотографий. И жалко детей, которые не всегда понимают, в чем участвуют. А если и понимают — чаще не могут противостоять. Они вырастут и осознают, что были использованы, поймут, что все это означало — им будет тяжело психологически. К тому же, им и так предстоит огромная работа по проработке прошлого и построению (надеюсь, счастливого) будущего.
Илья, учитель математики: «Пока у меня будет возможность говорить с ними на языке правды, я буду это делать»
Изначально школа была задумана как институт, призванный создавать более или менее одинаковых граждан, подчиняющихся начальству. Идеальных солдат для идеального общества. Чтобы в какой-то степени сплотить нации, взрастить единое понимание, язык и культуру. Это некая историческая данность, которую нам не нужно оценивать. И то, что образовательные учреждения в какой-то степени являются инструментом государства — тоже.
Поэтому в школах (к счастью, не во всех) давно транслируются все эти идеи, просто сейчас они приобретают зверский подтекст. Хочется верить, что предлагаемые инструменты пока что не смогут сломать здоровые коллективы (которые мы и пытались создать). Я говорю «пока что», потому что мы не знаем, чем это закончится.
Нам ограничивают доступ к информации, оставляя только одну черно-белую версию событий. Но это поколение подковано технологически гораздо лучше, чем мы, так что этот ограниченный доступ влияет на них в минимальной степени.
Кажется, они все-таки остаются в мире с цветными полосками — они спорят, приводя разные аргументы, которые явно взяты из разных источников.
Сейчас моя первостепенная задача — не просто научить детей мыслить критически. Им (да и многим из нас) нужно научиться называть вещи своими именами: добро — добром, а зло — злом. Отбросить лицемерие, не бояться наказаний и не стесняться говорить то, что есть на самом деле. Чтобы не рисковать — делать это на бытовом уровне: признавать ошибки, не стесняться просить прощения и прощать, слушать и учиться слышать друг друга.
Пока у нас в школах есть учителя с горящими глазами, надеюсь, что все будет хорошо. Я тоже остаюсь в профессии только ради детей. Пока у меня будет возможность говорить с ними на языке правды, я буду это делать. Сейчас школа для меня (да и для многих других педагогов) — спасательная шлюпка, в которой я чувствую, что кому-то нужен.
Перед этим поколением стоят серьезные и сложные задачи, которые не удалось решить нашему поколению. Будет у них возможность их реализовать или нет — в том числе зависит и от нас. От того, что мы сделаем с ними прямо здесь и сейчас, насколько хорошо мы научим их думать, анализировать и быть людьми.
Григорий, учитель истории и обществознания: «Но еще страшнее, что мы не можем доверять тем, с кем иногда проводим времени больше, чем с семьей»
Свобода слова и мысли — такой ресурс, который учителя уже не первый год используют в ограниченном формате. Понятное дело, что никто еще не отменил эзопов язык, что есть формулировки, которые помогают обходить стороной неудобные темы и вопросы, но нововведения намного сильнее ограничивают наши преподавательские права. Да и многие учителя разделяют современную повестку — проводят уроки исключительно как агитацию.
Казалось бы, мы живем в XXI веке, у нас есть доступ к разной информации, как можно доверять только одной позиции и не проверять факты? Оказалось, можно. И от этого очень тревожно.
Как будто мы возвращаемся в Советский Союз в плохом его проявлении: со всеми запретами, с ограничениями, с рамками, в которых не предполагается развитие.
Еще меня пугает мысль о возможном предательстве учеников. Последние события говорят о том, что мы не может доверять руководству, коллегам, должны использовать эзопов язык. Но еще страшнее, что мы не можем доверять тем, с кем иногда проводим времени больше, чем с семьей. Хочется разговаривать с ними про ценности, хочется помочь им пережить сложные эмоции и ответить на их вопросы, но вся уверенность в их преданности и честности подрывается из-за последних новостей. Но и не поднимать с ними эту тему — просто бесполезно.
Видимо, остается только минимизировать ее количество и заниматься вещами, которые пригодятся им для анализа чуть позднее: научить их критически мыслить, работать с текстами, видеть логические ошибки, но не в области современной политологии, а в области исторических фактов прошедших лет.
Развитие образовательной среды зависит от притока молодых людей. Они умеют выстраивать диалог с учениками, умеют закладывать почву для развития знаний в этом диалоге. Творческий, научный, коммуникативный потенциал школы просто обеднеет без молодых людей, и в конечном счете это может привести к весьма глобальной проблеме — упадку образования в целом.
А отток есть, и он будет продолжаться. Если государство полноценно возьмется за школу, превратит ее в закрытое учреждение с радикальными правилами поведения, то молодые просто уйдут. Они не захотят находиться в тоталитарном режиме, потому что не воспитывались в такой системе и не захотят существовать в ней. А взрослое поколение, кстати, может принять это как исторический аттракцион, и будет прекрасно в этом вариться. Чувствовать себя замечательно в этом новом варианте Советского Союза.
Именно сейчас я максимально прочувствовал пользу от своего пребывания в образовательной среде. Потому что вопрос формирования критически мыслящих детей, желающих мирного конструктивного социального диалога, стал не просто актуальным, он стал приоритетным.
Преподавательский долг — вырастить то поколение, которое построит что-то другое, которые сможет организовать глобальные перемены. Им предстоит огромная работа по восстановлению страны, по воссоединению народа. И наша задача — подготовить их к этому.
Виктор, учитель истории: «Нам нужно вырастить детей, которые будут знать правду и мыслить критически»
Я специализируюсь на истории Украины, и для меня вся ситуация очень болезненна с самого начала. Я понял, что у нас действительно мало людей в этом разбираются. Даже некоторые учителя истории (хотя, казалось бы) просто взяли спущенные сверху материалы для уроков просвещения, почитали новости в телеграм-каналах и пошли рассказывать все это детям, до конца не понимая, что происходит на самом деле.
Если у нас и правда решат изменить факты в учебниках по истории, то дети будут учить какой-то абсолютно политический, а не исторические предмет. Это просто попытка воспитать зомбированных людей, которые будут знать только свою, да и то искаженную, историю.
Когда я шел в профессию, я знал, что история — единственная социально-политическая наука в школе, и она будет зависеть от того, кто находится у власти. Мы шли в школу, чтобы противостоять этому течению, но сейчас, кажется, нам придется прикладывать для этого в два раза больше усилий. Поэтому задача учителей — быть максимально объективными. Хотя и до этого мы всегда старались говорить детям, где допущены ошибки, где искажены факты и цифры. Значит, будем делать еще больше ремарок дальше. Ведь это и есть цель — нам нужно вырастить детей, которые будут знать правду и мыслить критически.
О других инициативах, которые, кажется, касаются нас напрямую, пока даже не хочется вспоминать. Многие из них просто заканчивались на словах, а думать о чем-то плохом, что пока еще не произошло, уже просто нет сил. Даже поднятие флага и исполнение гимна, в целом, могли бы стать неплохой историей, но все, что принимается сейчас ради патриотического воспитания детей, автоматически вызывает отторжение.
Кажется, что я чувствую отчуждение (и в первую очередь от государства), угнетение и упадок. А еще я боюсь, что общество на самом деле либо не осознает масштаба того, что происходит на Украине, либо не хочет этого осознавать.
Хочется верить, что мы сможем найти лазейки для трансляции свободы (тем более статью закона об образовании про свободы в выборе форм и методов преподавания еще не отменили). Главное, как и в любом обществе цензуры (о котором мы все много читали в антиутопиях), фильтровать речь и тех, кому она адресована.
Сергей, учитель литературы: «Каждый педагог, которого я знаю, решает не только учебные задачи, но и общечеловеческие»
Еще с середины нулевых в нашу систему образования начали закручивать гайки, поэтому она и так не очень хорошо дышала идеологически. Просто сейчас сужение поля для дискуссии, массовое внедрение «креативных» инициатив в образования началось в ураганном темпе.
Потенциальные доносы загоняют нас в ситуации лицемерия и двуличности, в которых приходится говорить то, что ты не думаешь на самом деле, становиться не тем, кем ты являешься. Неугодных учителей выдавливали и раньше, родители вмешивались в образовательные процессы, требуя цензурировать учебу, учителя вступали в конфликты. В этом нет ничего нового, просто сейчас все это обострилось.
Но акты сопротивлений меня по-настоящему впечатляют: в Тульской области мать одного из воспитанников детского сада сорвала бумажные «Z», наклеенные на окна, тоже самое сделал тренер из Бурятии с символикой на дверях спортивной школы, в Челябинской области чиновнику сделали выговор за политическую агитацию несовершеннолетних. Причем происходят они не только в Москве и в Санкт-Петербурге, но и в провинциальных городах.
Борются не только учителя, но и родители. То есть действующее законодательство позволяет вполне эффективно сопротивляться агитации. Она неправомерна, не имеет под собой никаких законных оснований.
В первый месяц у меня было совершенное эмоциональное опустошение. Каждый раз, когда я читал эти чудовищные новости, меня будто переламывало. Параллельно с этим нарастал градус абсурда, который вгонял в очень странное состояние. Дышать не хотелось. Из такого состояния очень тяжело выходить эмоционально. Но еще хуже то, что мы привыкаем к этому. И сейчас мне уже кажется, что я эмоционально стабилен, но все равно понимаю, что не могу находиться в России, пока это происходит, потому что не хочу хотя бы на физическом уровне быть причастным к действиям нашей страны.
Когда ты каждый день падаешь все глубже и глубже в эту пропасть, невозможно даже определить реперную точку, которая заставила принять такое решение. Я не хочу бросать преподавание, но я вынужден переехать туда, где мне не нужно будет табуировать темы, где я смогу говорить то, что думаю без угрозы уголовного дела.
Но я преклоняюсь перед теми, кто находит силы и остается. Потому что мне кажется, что эмиграция сейчас — это проявление слабости. И при этом я знаю, что именно держит этих учителей на плаву — дети. Когда ты работаешь с ними, каждый день ты эмоционально подпитываешься от них. Хочется верить, что они от тебя тоже. Когда мы вступаем с ними во взаимодействие, а не просто начитываем материал, у нас строятся настоящие человеческие взаимоотношения, которые заряжают эмоционально.
Мы существуем до тех пор, пока чувствуем в себе автономность существования. Когда Виктор Франкл писал про выживание в концлагере, он говорил, что спасались только те, кому удавалось сохранить себя.
Я, конечно, не уравниваю школу с концлагерем, но на этом примере можно просто понять механизм: до тех пор, пока у тебя есть личное пространство, ты остаешься учителем, да и вообще человеком. Мы и раньше, и в советские времена, далеко не всегда работали по учебным программам, потому что дети живут в реальном мире, они замечают то, что происходит вокруг, и им интересно это обсуждать. А если рядом с ними не будет взрослого, который сможет все эти события им корректно объяснить, будет делать вид, что ничего не происходит и избегать вопросов, они интерпретируют все для себя сами и какую сторону займут в таком случае — совсем непонятно.
Детям нужно показывать пример человеческого отношения, пример здравомыслия.
С ними должны быть рядом не фанатики, которые показывает им однобокую субъективную позицию, а трезво рассуждающие и думающие взрослые, которые смогут расставить для них приоритеты. Им нужен ориентир. Это зависит от личности учителя: кто-то дает поддержку, кто-то — понимание, кто-то комбинирует, кто-то дает нравственные ориентиры. Каждый педагог, которого я знаю, решает не только учебные задачи, но и общечеловеческие.
В последнюю неделю февраля я ходил со значком сине-желтого флага, но потом меня попросили его снять. Это я сделал, но, если мне задавали вопрос, — честно на него отвечал. Правда этот ответ совсем не универсальный, потому что каждый выбирает для себя степень автономности, которую может себе позволить. Но текущая ситуация — это катализатор, который обостряет все личные и общественные проблемы. Каждый день мы решаем, можем ли мы и хотим ли мы оказывать сопротивление. И если можем — на что именно мы готовы.
