Сын «врагов народа»: каким было детство Булата Окуджавы?

Сын «врагов народа»: каким было детство Булата Окуджавы? - слайд

© Автор: Kondirev777 | Источник: Wikimedia Commons

Родители-комсомольцы, набожная няня и комната на Арбате

Булат Окуджава родился 9 мая 1924 года в Москве, в роддоме на Большой Молчановке. Родители долго выбирали ему имя — они были в восторге от книги «Портрет Дориана Грея», и решили назвать сына Дорианом (бабушка Мария по материнской линии, приехавшая помогать супругам из Грузии в Москву, называла младенца ласково «Дариком»).

Только через месяц после рождения, когда надо было получать документы на сына, отцу это имя показалось слишком претенциозным, и он предложил новое — Булат.

Никто не знает, при каких именно обстоятельствах познакомились родители Булата — Шалва Окуджава и Ашхен Налбалдян. Когда его мама пыталась добиться реабилитации мужа в 1955 году, она писала, что они встретились в Тифлисе в 1921 года, «по комсомольской линии» — Шалва был тогда заворгом грузинского ЦК комсомола.

Они поженились в 1922, и Шалву тут же отправили на учебу в Москву — на экономический факультет МГУ. Здесь молодая семья получила две комнаты в квартире 12 дома номер 43 по Арбату — до революции дом принадлежал фабриканту Каневскому, а теперь он жил тут, занимая лишь одну комнату из пяти — на правах квартиранта.


Хотя на Арбате Булат жил совсем недолго, именно это место станет в стихах его мифологическим потерянным раем.


Почти сразу после рождения сына Шалву снова перевели в Грузию и сделали секретарем тифлисского горкома партии. Ашхен осталась в Москве, закончила учебу и работала экономисткой на хлопчатобумажном тресте.

С 1925 по 1928 год маленького Булата часто отправляли в Тифлис, и он жил то у одних родственников, то у других. Тут уже он получил от бабушки Марии новое прозвище — «Кукушка» (биограф Быков предполагает, что бабушка имела в виду, что его, как кукушонка, подкидывали из одной семьи в другую).

Шалва в это время продвигался по партийной лестнице, и сына почти не видел. Родители жили врозь. Если в Тифлисе у Булата было множество заботливых родственников, то в Москве у него была няня Акулина Ивановна (хотя, возможно, на самом деле ее звали Феней).

По одной из легенд, Ашхен уволила ее за то, что она отвела Булата, которого после рождения октябрили, в церковь — хотя по другой версии, няня еще около года проработала в семье после этого инцидента. Отголоски этой истории есть и в его стихотворении:

Я был послушный и неслышный

Про бога нянька мне врала

Грозилась чертом и Всевышним

и в церковь кланяться звала.

Да знать, врала она без меры,

переборщила сгоряча.

Шли по Арбату пионеры,

шли, в барабаны грохоча.

В 1929 году отца Окуджавы снова перевели в Москву, годом позже в 1930 — в Тбилиси, и в этот раз с ним уже уехала вся семья. Тут Булата стали водить в оперу, и он пытался сам ставить оперные спектакли в тифлисском дворе. Его записали и в музыкальную школу. И в общеобразовательную — где все было настолько проникнуто идеологией, что Пушкин рассматривался в первую очередь как помещик.

Родители редко были дома, и Булат практически рос в доме двоюродной сестры Луизы (ее мама была сестрой его матери). А на летних каникулах он вместе с этой семьей ездил в Евпаторию — в то время как мама опять вернулась в Москву работать.

В 1932 году у Шалвы Окуджавы был конфликт с Лаврентием Берией (он на тот момент был первым секретарем ЦК КП Грузии). Окуджаву с семьей — при содействии Серго Орджоникидзе — перевели из Грузии на Уралвагонстрой в Нижнем Тагиле. Шалва пытался добиться улучшения условий для жизни рабочих — когда он только прибыл на место, многие строители жили в бараках, в которых было очень холодно.

Булату было десять лет, когда родился его младший брат. Брата звали Виктор, о нем известно совсем немного, а сам Булат никогда не рассказывал о нем в интервью. В биографии Окуджавы, написанной Дмитрием Быковым, есть предположение о том, что у Виктора были проблемы с ментальным здоровьем. Причиной могла стать и наследственность (известно, что дед Булата Окуджавы покончил с собой), и пережитая в раннем возрасте травма. Когда Виктору было три года, за Шалвой пришли. Через несколько месяцев забрали и Ашхен. Их перемолола машина сталинских репрессий.

В школе в Новом Тагиле Булат был лидером, он постоянно что-то придумывал — как-то раз надоумил всех одноклассников тихо сидеть и просто гудеть во время урока или по миллиметру сдвигать вперед парты к доске. Дома у себя он устраивал соревнования по французской борьбе, мама проводила большие елки.


В ноябре 1936 года отцу Булата пришла телеграмма. «Коля и Володя уехали к Мише целую Оля». Мальчик содержания не понял — арестовали братьев его отца, а затем и сестру.


Доносы стали приходить и на самого Шалву — его обвиняли в антипартийной деятельности. Он был отстранен от должности, в прессе появились публикации о том, что он использовал «гнилой стиль руководства на предприятии», вскоре его вместе с женой исключили из партии. В феврале 1937 года его арестовали. Друзья посоветовали Ашхен немедленно взять детей и уехать из Нижнего Тагила. В то время уже вступил в силу указ Ежова о репрессировании жен и детей изменников Родины. Шалву расстреляли в подвале Свердловского НКВД 4 августа 1937 года. Но долгие годы семья об этом ничего не знала — и Булат ждал возвращения папы.

Ашхен увезла детей в Москву, снова на Арбат. От лидера, заводилы и хулигана в Булате, казалось, не осталось и следа, он все чаще старался отсидеться, чтобы его не трогали. На занятиях стал появляться реже и реже, и остался на второй год в седьмом классе.


В 1938 году арестовали Ашхен — «за антисоветскую деятельность», Булату было 14 лет.


Она отбывала наказание в Караганде — ее освободили только в 1947 году (впоследствии ее посадят еще раз). В это время воспитанием Булата занималась в основном бабушка и тетя. О встрече Булата с матерью после ее освобождения — написан его автобиографический рассказ «Девушка моей мечты»:

«Ужасная мысль, что я не узнаю маму, преследовала меня, пока я стремительно преодолевал Верийскии спуск и летел дальше по улице Жореса к вокзалу, и я старался представить себя среди вагонов и толпы, и там, в самом бурном ее водовороте, мелькала седенькая старушка, и мы бросались друг к другу. Потом мы ехали домой на десятом трамвае, мы ужинали, и я отчетливо видел, как приятны ей цивилизация, и покой, и новые времена, и новые окрестности, и все, что я буду ей рассказывать, и все, что я покажу, о чем она забыла, успела забыть, отвыкнуть, плача над моими редкими письмами…»

Материалы по теме
->