«Моя мама лжет. Она делает мне больно. Пожалуйста, позвоните в полицию»: отрывок из книги «Мальчик, которого растили как собаку»

Недавно мы рассказывали вам историю девочки-маугли, найденной в Московской области. Сейчас с ней работают специалисты, которым предстоит оценить влияние пережитых ею страданий на ее состояние и развитие. Тем временем в издательстве «Бомбора» выходит книга «Мальчик, которого растили как собаку». В ней психиатр Брюс Перри и научная журналистка Майя Салавиц описывают и расследуют случаи глубоких травм, нанесенных детям родными и приемными родителями наказаниями, насилием и даже пытками. С разрешения издательства мы публикуем фрагмент из главы «Моя мама лжет. Она делает мне больно. Пожалуйста, позвоните в полицию», в которой рассказывается история Джеймса, ставшего жертвой истязаний приемной матерью.

Одним из потенциальных рисков содержания клиники для работы с детьми, пережившими насилие и психическую травму, является успех. Если заработать репутацию учреждения, эффективно помогающего этим молодым людям, то неизбежно столкнешься с тем, что спрос на услуги превысит возможности. Очень трудно увеличивать штат сотрудников, расширять спектр услуг и сохранять при этом высококачественный, индивидуализированный и занимающий много времени уход за детьми, которые нуждаются в нем.

Поэтому наша рабочая группа решила сосредоточиться на поисках и подготовке людей, наиболее способных обеспечивать уход за большинством травмированных детей. Наши просветительские усилия касались всех взрослых людей, живших и работавших с детьми, которые подверглись жестокому обращению: от психиатров и родителей до сотрудников полиции и политических деятелей.

Мы продолжали заниматься клинической работой с многочисленными партнерами по всей стране, но в 1998 году большая часть этой работы происходила в нашей большой клинике в Хьюстоне. Шестилетний Джеймс был одним из наших пациентов. Наша помощь в данном случае заключалась не в сеансах терапии. Меня попросили дать экспертный совет в связи с его сложной ситуацией. Джеймс многому научил меня о мужестве и решимости и напомнил мне о том, как важно слушать детей и уделять им пристальное внимание.

Организация по защите прав детей была обеспокоена тем, что Джеймс подвергался насилию со стороны приемных родителей. Однако многочисленные терапевты и службы опеки и попечительства считали мальчика настолько трудновоспитуемым, что приемные родители хотели хотя бы временно избавиться от него. Учителя сообщали о необъяснимых синяках и царапинах. Мальчика усыновили еще до его первого дня рождения. Впоследствии приемные родители взяли на воспитание еще троих детей, и кроме того у них имелся собственный ребенок. Джеймс был вторым по старшинству. Когда мы познакомились, его старшему брату было восемь лет, а самая младшая сестра еще не умела ходить.

К шести годам его несколько раз госпитализировали. Однажды это случилось после того, как мальчик прыгнул с балкона на третьем этаже. Он постоянно лгал, особенно о своих родителях, и как будто получал удовольствие от своей дерзости и непослушания. Ему прописывали антидепрессанты и другие препараты от импульсивности и расстройства внимания.

Джеймс побывал у многочисленных терапевтов, психиатров, консультантов и социальных работников. По словам матери, он был настолько неуправляемым, что ей пришлось позвонить в службу детской опеки с доносом на саму себя: она представилась соседкой, обеспокоенной тем, что мать не может справиться с приемным сыном, который представляет опасность для себя и своих родственников.

Последней каплей стала умышленная передозировка лекарствами, из-за которой Джеймс оказался в палате интенсивной терапии. Он был настолько близок к смерти, что его пришлось доставить в больницу на вертолете для быстрой реанимации. Теперь его забрали в лечебный стационар, чтобы его мать могла получить «временное облегчение». Судья просил разобраться в ситуации и предположить, что может произойти дальше.

Леон, который в конце концов убил двух девушек, мог иметь это расстройство. Оно характеризуется отсутствием сопереживания и неспособностью сближаться с людьми и часто сопровождается манипулятивным и антиобщественным поведением.

РРП может развиваться у младенцев, которых почти не укачивают и которые получают мало физической ласки и других проявлений заботы и внимания. Участки мозга, помогающие им формировать отношения и расшифровывать социальные сигналы, не получают должного развития, что в дальнейшем приводит к неспособности получать удовольствие от здорового человеческого общения.

Симптомы РРП могут включать «задержку развития» и резкое замедление физического роста, как мы видели в случае Лауры. Это расстройство часто наблюдается у детей вроде Виргинии (мать Лауры), которая каждые полгода переезжала в новый приемный дом и не успела сформировать раннюю привязанность к своим опекунам. Дети, которых воспитывают в специальных учреждениях, таких как сиротские приюты, тоже находятся в группе риска, как и дети вроде Джастина и Коннора.

Они предпочитают считать людей взаимозаменяемыми, поскольку не получили возможности с самого начала сформировать долговечную связь с родителями или опекунами. Такая неразборчивость в проявлениях привязанности на самом деле не является попыткой сближения с людьми. Скорее, ее нужно воспринимать как разновидность «покорного» поведения, которое посылает доминирующему и могущественному взрослому человеку сигналы о том, что ребенок будет послушным, безропотным и не представляющим никакой угрозы. Дети с симптомами РРП усвоили, что кроткое поведение может нейтрализовать потенциальную угрозу со стороны взрослых, но они не привязываются к взрослым и не формируют теплых, эмоциональных отношений.

К счастью, РРП встречается редко, но, к сожалению, многие родители и работники сферы психического здоровья цепляются за него для объяснения широкого спектра видов ненормального поведения, особенно у детей из приемных семей.

Методики «удержания», причинившие столько вреда в Гилмере, рекомендуются как средство для «эффективного лечения» РРП, как и другие принудительные и потенциально жестокие способы терапии, в том числе эмоциональные нападки и строжайшая дисциплина. К примеру, предыдущий терапевт Джеймса рекомендовал приемной матери запирать мальчика в уборной и гасить свет, если его поведение окажется слишком буйным.

Судя по описанию поведения Джеймса со слов терапевта и приемной матери, он попадал под диагноз РРП. Но в его медицинских записях было нечто решительно странное. Находясь в больнице или в лечебном стационаре, Джеймс вел себя нормально и казался воспитанным мальчиком. Он не пытался сбежать и не угрожал самоубийством. В школе он вел себя непримечательно, за исключением мелких случаев агрессии по отношению к другим мальчикам.

Имелось и кое-что еще: поведение его приемных родителей казалось необычным. Они приходили на встречи ребенка с нами (в то время он жил в лечебном стационаре), хотя им ясно сказали не делать этого. Однажды приемный отец пришел с подарком для Джеймса и прождал несколько часов. Когда один из наших сотрудников беседовал с приемной матерью, она казалась полностью сосредоточенной на себе и своих проблемах и неоднократно выражала расстройство в связи с разлукой, но не проявляла никакого интереса к тому, что сейчас может испытывать ее приемный сын.

Я познакомился с Джеймсом, и он сразу же понравился мне. Он был немного мал ростом для своего возраста, с кудрявыми светлыми волосами. Общительный мальчик вел себя соответственно, поддерживал визуальный контакт и отвечал улыбкой на улыбку. Стефани, его ведущий клиницист в нашей междисциплинарной группе, испытывала такие же чувства по отношению к этому ребенку. После четырех сеансов мы собирались прекратить встречи с ним, поскольку казалось, что теперь у нас было достаточно информации для оценки.

В нашей клинике мы координируем и обсуждаем уход за тем или иным пациентом на совещаниях персонала. Там все, кто принимает участие в лечении конкретного ребенка, собираются для совместного анализа. Мы подробно обсуждаем взаимодействие каждого человека с пациентом и текущие впечатления о нем. На совещании по поводу Джеймса Стефани высказалась эмоционально: мальчик понравился ей, и она грустила, что не сможет дальше работать с ним. Когда я увидел, что она вот-вот заплачет, мое отношение к этому случаю изменилось.

Если у ребенка есть РРП, то отсутствие близости и привязанности работает в обе стороны. Это обоюдная нейробиология человеческих отношений, создаваемая «зеркальными нейронами». В результате с такими детьми трудно работать из-за отсутствия у них интереса к человеческим отношениям, а из-за неспособности к сопереживанию таких детей трудно полюбить. Взаимоотношения с ними кажутся пустыми, а не увлекательными.

Стефани не могла бы так расстроиться из-за расставания с ребенком, страдающим РРП, тогда у нее не было бы ощущения утраты из-за разорванной связи. Терапевты такие же люди, как и все остальные, и отсутствие плодотворного взаимодействия с детьми, страдающими РРП, заставляет их воспринимать работу с ними как тяжкое бремя, а не радость. Гнев и отчаяние, спровоцированное равнодушным и недружелюбным поведением, заставляют многих родителей прибегать к жестким и карательным мерам «терапии», а врачи часто соглашаются на это. Большинство из них испытывают облегчение, когда «терапия» заканчивается.

Мы приступили к более внимательному изучению записей в медицинской карте Джеймса и пытались представить разные варианты событий. Например, инцидент с передозировкой лекарств. После небольшого дополнительного изучения материалов мы обнаружили, что раньше в тот же день Джеймс убежал из дома. Его вернули матери помощники шерифа. По словам Мерль, через час он принял большую дозу антидепрессантов. Она набрала номер горячей линии токсикологического отделения, и операторы велели ей немедленно доставить ребенка в больницу.

Но, необъяснимым образом, Мерль не поехала в больницу, хотя это заняло бы не более десяти минут. Вместо этого она отправилась в супермаркет, до которого было около получаса езды. Потом она с криками вбежала в магазин, изображая истерику из-за потерявшего сознание ребенка. Позвонили в «Скорую помощь». Поняв неотложность ситуации, врачи незамедлительно вызвали спасательный вертолет, который и доставил мальчика в больницу.

Пока врачи «Скорой помощи» работали, пытаясь стабилизировать состояние мальчика еще в магазине, она спокойно сидела, потягивая содовую воду. Ее истерика и беспокойство из-за судьбы ребенка вдруг прекратились, хотя то, что мальчик выживет, было еще далеко не гарантировано. После того, как в больнице ей сообщили добрую весть, что мальчик спасен, Мерль шокировала врача, предложив ему отключить Джеймса от системы жизнеобеспечения. Медсестра «Скорой помощи» заподозрила ее в незаконной попытке манипуляции медицинским оборудованием. Как только мальчик пришел в себя, а приемная мать уехала, Джеймс сказал врачам: «Моя мама лжет. Она делает мне больно. Пожалуйста, позвоните в полицию».

Поведение Джеймса вдруг обрело новый смысл для нас. В его истории оказалось много «несуразных» аспектов, не имевших смысла в контексте того, что мне было известно о детском поведении. Со временем понимание того, каким образом определенные дети склонны вести себя в определенных обстоятельствах, становится интуитивным, и если что-то кажется неправильным — это сигнал, которому нужно уделить пристальное внимание. И я понял, что мы со Стефани реагируем не так, как должны были бы, если бы у Джеймса наблюдалось РРП.

Такая «выученная интуиция» в значительной мере отличает специалистов от любителей в большинстве областей. Мы не всегда сознаем, что именно является «неуместным», но мозг каким-то образом распознает отсутствующий фрагмент головоломки и посылает сигнал о том, что здесь что-то не так. (На самом деле, это интуитивное ощущение бывает вызвано слабой активизацией системы реакции на стресс, которая тонко настроена на комбинации входящих сигналов, отличающихся новизной или неуместностью.)

Побег из дома является необычным поступком для детей его возраста, даже испытывающих жестокое отношение к себе. Даже если ребенка в возрасте начальной школы регулярно избивают или оставляют без внимания, он чаще всего боится перемен и незнакомых вещей еще больше, чем потерять единственных родителей, которых он когда-либо знал.

Такие дети предпочитают определенность своих мучений невзгодам неопределенности. Чем младше ребенок, тем более важное значение имеют для него знакомые люди и ситуации. Многие из таких детей умоляли меня вернуть их домой, к жестоким и опасным родителям. Но Джеймс был другим. Он вел себя как человек, который нуждается в помощи, а не как запуганный ребенок, которому трудно формировать привязанности и взаимоотношения.

Его выталкивали наружу. Кстати, после «падения» с балкона его тоже доставляли в больницу на вертолете. Джеймсу предстояло вернуться в приемную семью, и хуже того, пока мы обсуждали его дело, другие приемные дети продолжали находиться в этом опасном доме.

Как правило, я чрезвычайно осторожен в оценках, но когда мы осознали, что происходило на самом деле, стало ясно, что этим детям угрожает прямая опасность. Я связался с властями и предложил судье по делами опеки немедленно направить сотрудников CPS для изъятия остальных детей и подать заявление о постоянном лишении родительских прав.

Дело Джеймса погрузило меня в средоточие одного из главных конфликтов в детской психиатрии: хотя пациентом является ребенок, не он принимает большинство решений о своей опеке и лечении, и чаще всего не он предоставляет первоначальную информацию для врачей. Мерль сказала нам, что Джеймс болен, но она всего лишь хотела выставить его в неприглядном свете. Случай Джеймса был оформлен как дело «трудного ребенка с проблемами поведения». На самом деле он был мужественным, настойчивым и нравственным мальчиком, попавшим в невообразимую ситуацию, где каждая попытка спастись самому и спасти своих братьев и сестер рассматривалась как свидетельство его «необузданного поведения».

Кто мы такие и где нас читать?

ведь у нас есть не только сайт!