Мне три года. И вот оно, мое первое детское воспоминание, которое я могу рассказать и отчетливо вспомнить: бабушка стрижет мне ногти на ногах. И случайно задевает кожицу большого пальца. Кровь, палец щипет, я реву. Бабушка точно знает, что нужно делать – вата, йод, обработать ранку, подуть, успокоить. Бабушка ведь врач, а значит, все вылечит. Но мне все равно больно.
Мы дуем на мой оранжевый палец, бабушка приговаривает что-то вроде «до свадьбы заживет» и просит меня дуть вместе с ней. Я старательно дую. Дуть и плакать одновременно не получается, но, когда дую – легче. А когда плачу – нет.
Мне снова три, уже, наверное, с половиной. Мы в нашей старой квартире на Лахтинской, только теперь не в бабушкиной и дедушкиной комнате, а на кухне. Месим тесто для пирогов. Тесто липкое, пахнет сладко, и его очень много. Оно в большой кастрюле, и ему там явно тесновато. Бабушка уминает его своей сильной, большой пятерней. Бабушка донская казачка, крепкая, здоровая, могучая, с пышными волосами, забранными в кичку. Иногда кажется, что она больше дедушки, тем более, про дедушку я тогда не запоминаю еще совсем ничего. С бабушкой надежно и вкусно. Она разрешает мне пробовать тесто, но только немного, а то будет заворот кишок. Кто такой Завороткишок я боюсь спросить, но, кажется, с ним лучше не сталкиваться. Поэтому много не ем.
Мне опять три. Уже точно с половиной. Мы с бабушкой едем на дачу. Кругом снег, холодно. Мы укутаны в полушубки, на бабушке полушубок черный, кудрявый, как баран. В электричке бабушка расстегивает этого барана и прислоняется к стене, на которой висит график остановок. Я спрашиваю то и дело, какая остановка, знаю, что нам нужен 78 километр. А до этого помню Грузино, Орехово, Сосново и еще Лаврики. Но Лаврики уже были давно. А значит мы скоро приедем. Я знаю, что нас на станции встречает дедушка, с фонариком, чтобы мы не заблудились от станции до дачи. И что он натопил печку, а значит дома можно будет согреться.
Мы выходим. Только это не наша станция, и дедушки никакого нет. Это Сосново.
- Мы сейчас заедем в больницу, бабушке нужно лекарство.
Бабушка же врач. Конечно, ей нужно лекарство. Я соглашаюсь и иду за ней, так и не застегнувшей свой бараний полушубок. Держу ее за руку. Не могу вспомнить, теплая она, или нет. Мы стоим на автобусной остановке. Вдруг бабушка падает. Я не понимаю почему. Кусочек времени после этого стирается страхом, мне его не восстановить.
Сидим в машине. Нас везет какой-то дядя. Я на заднем сиденье, бабушка и водитель спереди. Кругом темно и снег, желтоватый от фонарей. Останавливаемся. Водитель выходит. Бабушка продолжает сидеть на сиденье и ничего не говорит. Потом начинает кашлять. Долго, сильно кашлять, так, что мне становится страшно. Впервые страшно с могучей, сильной бабушкой-врачом рядом. Но я не теряю времени. Я трясу ее за баранье плечо, «Бабушка, Бабушка, Бабушка!» Трясу и трясу. А она все кашляет. А потом замолкает.
Кусочек времени стирается снова.
Я сижу на липкой клеенчатой скамейке, смотрю то на обгрызенный кем-то линолеум, то на бабушку, лежащую в конце длинного коридора, кажется очень длинного. Бабушка лежит на животе. Мимо меня бегают туда-сюда врачи и делают бабушке какие-то уколы.
И вдруг я догадываюсь, словно знаю об этом что-то. Бабушка умерла. Она умерла, а они все бегают и бегают. А я сижу и сижу. Мне даже не страшно. Я просто знаю что-о важное. Может быть, она рассказывала мне раньше о том, что люди умирают? Не помню.
Я сижу в темной детской палате, моя кроватка огорожена прутиками. Смотрю в окно. В палате, кажется другие дети. Они спят. Я жду маму и папу. И думаю, как там дедушка. Про бабушку не думаю почему-то. Я сижу долго, и, наверное, засыпаю. Потом помню только руки мамы. Тонкие, теплые, маленькие. Совсем не похожие на руки бабушки. Мы едем обратно домой. В машине жарко. И мама всю дорогу дует мне на лоб, к которому прилипли вспотевшие волосы.
Я спрошу маму только через несколько дней: «А где же бабушка?»
Она соврет мне, что бабушка куда-то уехала. Я обижусь, что мне не сказали правду. Я же уже тогда точно знала, первая знала. Но почему-то промолчу. Может быть, она и правда уехала. Наверное, на дачу.
Уехала и увезла с собой мое детство.