Записывала себе для памяти имена греческих богинь времен года – "оры", и опечаталась – вместо «сменяющееся» написала «смеющееся время года». Подумала, что это тот случай, когда с ошибкой лучше. Весна – смеющееся время года. Вечерние травы пахнут лекарственнее. На ночном спокойном небе, кое-где отбеленном облаками, медленно зреют звезды. По утрам дрозды пьют из солнечного луча, как из речки. Расцвел жасмин, но к нему пока не подступиться, его осадили пчелы. Лижут амброзию, жадные и злые, как богач из притчи, которому было жалко запаха.
***
На агоре основное движение у продавцов вина, яиц и зелени. Мелкое городское население готовится к Пасхе. Господин Костас скучал-скучал среди своих кафтанов и белья, наконец не выдержал одиночества и крикнул:
– Покупайте трусы! Трусы для богатырей!
Госпожа Фотини показывала госпоже Аспасии внучку на мобильном телефоне.
– Какая прелесть, – всплескивала руками Аспасия. – Она красивая, как русская!
***
Апостол разложил таблички с торговыми эпитетами этой недели: «здоровая и сладкая» клубника, «исключительная» картошка. Только оливки остались по-прежнему «вечными».
– Картошка правда исключительная? – посмотрела на него поверх очков госпожа Марфа.
– Марфа, тебя надо было назвать Фомой, – вздохнул Апостол. – Потому что ты ничему не веришь. Попробуй! Через неделю вернешься и скажешь: «Апостол, ты был прав!»
***
Григорис и Нектарий обсуждали общего знакомого.
– Он самый везучий человек из тех, кого я знаю. – сказал Григорис.
– Неужели? – удивился Нектарий, прихорашивая лимоны.
– Представь себе, он спит, а его удача работает!
***
Ставрос Якумакис и его приятель Менелай закончили с покупками и сели под соснами рядом с жаровней, чтобы выпить по стаканчику.
– Как будете праздновать Пасху? – спросил Якумакис Менелая.
– У нас в семье принцип, – Менелай начал отвечать размеренно, но постепенно разгорячился. – праздновать Пасху с детьми. Я не такой пропащий, как мой сосед Кирьяк, который не живет со своим сыном! Я бы никогда не допустил своего ребенка до одиночества!
– Но сыну Кирьяка сорок пять лет! – возразил Якумакис.
– Ну и что?
– И он живет с Кирьяком в одном и том же доме, только этажом ниже!
– Так я тебе об этом и говорю! – Менелай рассердился на Якумакиса, справедливо подозревая, что тот не настолько наивен и нарочно разыгрывает непонятливость, чтобы его подразнить.
***
– Помнишь Мирто? – спросил Прокопий Манолиса.
– Что за женщина! У нее не задница, а праздник.
– Прокопий задумался, а на щеках у него расцвели две розы.(Воспоминание похоже на воздух – оно так же невидимо и бесплотно, но влияет на температуру человека. Иногда мы леденеем, иногда разгораемся, как огонь).
– Феодора, – скомандовал Прокопий помощнице, отвлекаясь от романтики. – Помнишь, я тебе говорил, что рыба любит воду?
– Ну помню.
– Так полей прилавок!
Прокопий обслуживал покупателей, не выпуская сигареты изо рта. Несмотря на это обстоятельство, его голос не стал тише и был слышен на всей агоре:
– Рыба на экспорт! Пришла новая эпоха, и ее открываю я. Подождите, ребята, сейчас начну новую эпоху!
С этими словами Прокопий убежал к фургону и вернулся с непочатым ящиком, набитым сардинами.
– Сардины за два евро! – прогремел он, извергая дым, как вулкан. – Бросайте меня в огонь, делайте со мной, что хотите, но эпоха сардины за два евро пришла!
***
– Феодора, будешь? – Манолис протянул Феодоре стакан белого.
– Да не люблю я вино! Тыщу раз говорила.
– Она сумасшедшая? – с любопытством поинтересовался Манолис у Прокопия.
– Она - варвар! – усмехнулся Прокопий.
Увидев меня, Прокопий обрадовался, отвлекся от беседы с друзьями.
– Какая ты открытая, Катерина, – похвалил меня, одобрительно оглядывая мою футболку. – Весенняя! Как твои дела?
Узнав о том, что мопс тяжело болел, компания пустилась рассказывать свои истории, причем общение начало напоминать театральные состязания, которые устраивали древние греки, чтобы узнать, кто из трагиков и комиков в этом году лучший.
– С нашим Дорисом, – вступил господин Афанасий, – мы были одна семья. Вместе росли, вместе старели… Вместе работали, играли… Он умер на наших руках.
– Сожалею, – посочувствовала Феодора. – Дорис – это была ваша собака?
– Нет, лошадь. – ответил господин Афанасий.
– А у нас была собака, – вмешался Перикл, уязвленный успехом Дориса и желающий вывести в победители свою историю. – Гекас! Жил 20 лет!
Зрители переглянулись – целых 20 лет? Разве собаки столько живут?
– Именно 20! – настаивал Перикл. – Какой прекрасной собакой был Гекас… Друг, товарищ… С великолепным характером.
– Не кусался? – полюбопытствовал Нектарий.
– Почему не кусался? – пожал плечами Перикл.
– Кусался, но! Он кусал только плохих людей!
– А ваши дела как? – спросила я Прокопия.
– Лучше! – бодро ответил он и еще раз прошелся взглядом по моей футболке. – Сейчас мне определенно лучше. Женщина ранится и исцеляется от мужчины, а мужчина ранится и исцеляется от…?
Прокопий дал мне время подумать над ответом.
– От женщины? – предположила я.
– Абсолютно верно, Катерина!
– В следующую пятницу приедете? – поинтересовалась я.
Прокопий, как истинный философ, мгновенно расположил предметы во времени и пространстве и отвечал так:
– Меня не будет. Будут остальные. Следующая пятница – Страстная. В Страстную пятницу человек думает не о рыбе. Он думает о барашке. Мне в таком месте делать нечего! Погоди, не уходи, Катерина. Что мне для тебя сделать? Хочешь, Феодора почистит тебе рыбу?
***
По дороге домой заметила под ногами кипение белых лепестков – ранние черешни уже отцвели. Каждый сам выбирает то, что ему нравится. В моем мире бесполезное – самое ценное. Рыночный театр, весеннее цветение… Как их не любить? Это самая настоящая поэзия. Ведь истинный поэт – не тот, кто пишет хорошие стихи, а тот, кто другого делает поэтом.