АВТОР: ЕКАТЕРИНА ФЕДОРОВА
ФОТОГРАФИЯ: ОЛЬГА АГЕЕВА
«Я собираюсь в путь, но ветер мне пока не благоприятствует». Как будто временный, но на самом деле вечный мой девиз.
Таверна стоит на каком-то унылом холме; район заурядный, незначительный, домишки выстроены бездумно, нерегулярно, – торчат там и сям беспорядочными пучками, как сорняки.
Официант, тощий, высокий, с длинными волосами, открывая нам дверь, проговорил безжизненным голосом человека в футляре:
– Так. Муж, жена и ребенок. Итого: два с половиной человека. Проходите, располагайтесь.
Интерьер заведения свободен от безвкусной погони за новизной. Закопченый камин эпохи неолита, на стенах фотографии старых актеров, наивная живопись, овечьи ботала, старые купюры, вышедшие из обихода.
– Принесите, пожалуйста, меню! – просят гости за соседним столиком – пара с двумя маленькими детьми, девочка лет четырех бегает взад-вперед по таверне, младший сын только-только научился ходить, поэтому благоразумно придерживается семьи.
– Дайте мне 30 секунд! – официант реагирует математически строго. – Я только передам заказ Аристотелю.
– Аристотелю?
– Повару. А что?
– Ничего.. . Просто у нас был еще такой философ.
– Наш Аристотель не хуже вашего. Например, он считает, что делать других людей сытыми такое же счастье, как быть сытым самому. А!? Что скажете? Красавец?
– Сильно!
– А то! Кстати, вот ваше меню.
Глава семейства кормит сына мясными тефтельками, разламывая их на кусочки пальцами.
– Кстати, об именах… У меня была знакомая по имени Венеция и по фамилии Париж. Представляешь, комбинация? Приходит она однажды в полицию делать себе загранпаспорт.
Ее спрашивают:
– Как зовут, цель визита.
Она честно отвечает:
— Венеция Париж, собираюсь в поездку.
Полицейские обалдели:
– Извините, мадемуазель, мы, конечно, рады бы помочь купить билет Венеция-Париж, но здесь же вам не касса!
Официант подносит красное сухое из Немеи, подмигивает малышу:
– И ты, друг, тоже попробуешь вино?
Родитель отвечает без улыбки:
– Нет, нет, нет! Он еще слишком маленький. Он пьет вино только в церкви.
Эллинский способ воспитания: дети за одним столом со взрослыми. Мама целует дочку в затылок. По-гречески он называется «бифтекаки», бифштексик. Сейчас, в бетонный век поэзии, нас трудно чем-то удивить, но все-таки интересна природа тропа. Греческую фантазию регулирует аппетит: макушка тоже круглая и вкусная.
Свободная простая одежда, волосы у женщин и у некоторых мужчин стянуты в узел, весомые короткие завитки падают на длинные белые шеи, в точности, как на древних вазах. Струнная музыка омывает слух, льется из динамиков под сухие прихлопы, вносящие временную ясность в замысловатый ритм. Мир меняется, только если на него смотреть глазами смертного, в противном случае вещи не стареют.
Официант мчит на пяти пальцах наш заказ: улитки, бараньи язычки, жареный твердый сыр, пастурма-судзуки на огненной сковородке. В этом медвежьем уголке лучшие винные закуски. Буханку круглого хлеба мы не просили. Ее приносят по умолчанию: вся суть состоит в том, чтобы макать горячей горбушкой в соус.
– От гурманства к эпикурейству. Неужели возможно съесть все это вдвоем? – иронизирует официант вслух, расставляя тарелки.
– Нет, вдвоем нельзя. – отвечаем мы. – Но слава богу, нас двое с половиной!