Поиски фотографий страны для рабочего текста, если ты был в этой стране, жил в этой стране, каждый день вдыхал ветер и запахи этих цветов, чувствовал жар от раскаленных стен и уставшей земли – дело нешуточное.
Даже отыскав в своих архивах и упорядочив, вдруг перед глазами, вместо заваленного бумагами стола, видишь до боли знакомую дорогу, построенную уже при тебе, свежую разметку, грузовик, кузов которого битком набит темнокожими рабочими, которые совсем не держатся, о чем-то смеются, показывают друг другу на «гринго» за рулем проезжающих машин. Ты только что отвезла сына в школу, и он умчался, гремя колесиками сумки с учебниками и предвкушая, как будет меняться бутербродами с другом и плавать в бассейне. Можно неспешно двинуться к любимому кафе, медленно прикасаться ртом к горячей чашке, смотреть, как отражаются в маленькой ложке подвижные лопасти вентиляторов…
И тут просыпаешься в реальность.
Да, кофе не помешает, несмотря на поздний час, дела сама себя не сделают.
Сейчас сын в школу ходить не хочет. А тогда – бежал без оглядки. Особенно любил праздники, где все одевались в сказочные наряды. Он всегда был безусловным победителем – потому что родители дня два-три, даже по ночам, мастерили очередной костюм. На какое-то время они становились детьми и играли в этот костюм, и он получался – по общему признанию – лучшим. А каким чудесным был «Валентинов день»! В школах он назывался «днем любви и дружбы». Украшался сердечками и цветами класс, половина уроков отменялась, дети и взрослые вместе устраивали чаепитие, смотрели веселые фильмы, дарили друг другу подарки и открытки с добрыми пожеланиями.
Не обходилось и без сердечных баталий. Однажды их сын, обычно спокойный и благостный, как главный подарок Валентинова дня – плюшевый мишка, затеял в классе… расследование. Причем в помощники привлек самого отъявленного хулигана, с которым в мирное время они нередко устраивали ленивые перебранки. Кто-то написал на доске, будто сын влюблен в некую Аннелис. Мальчишка возгорелся праведным гневом, потребовал у всех тетради и сличил почерки. По какой-то причине двое одноклассников образцов не предоставили и так и остались под подозрением.
Папа, рассказавший дома эту детективную историю, разыскал тогда фото Аннелис. «Ну… надо — значит надо», — подумала мама.
— Это у них отличница. Девочка, которая соревнуется с их «главной отличницей» Алией, — повествовал папа.
«Ой. Кажется, всё серьезнее», — отметила про себя мама.
— …А сын назвал ее гениальной! Мама замерла. Потому что знала, что в устах сына это – высшая похвала. И взяла из руки папы фотографию. Чтобы получше рассмотреть хрупкую, высокую, курчавую Аннелис.
Наверное, тогда она впервые по-настоящему почувствовала, что сын, медвежонок-сын – вырастет и станет взрослым. Она всегда была к этому готова, всегда знала, что с любовью отпустит его в свободное плавание, что именно для этого дети и даются родителям, смеялась, что будет неправильной свекровью, потому что явно всегда будет принимать сторону невестки – но тут будто ветер ворвался в ее сердце, морской и свободный ветер…
— Мама! Ты здесь? — окрик сына снова вернул в реальность. Она вздрогнула, чуть не разлив кофе, и направилась в детскую. Детская – все-таки смешное название для комнаты хмурого и вечно сонного 13-летнего мальчишки, увешавшего комнату рисунками скелетов. Вошла, запнувшись у порога о томик фантастики на полу. Сын лежал на кровати вверх ногами.
— Мам… подойдёшь ко мне?
— Что ты, сынок?
— Мама, а влюбиться — это как?
— Знаешь… Это — дышишь! Сын засмеялся и картинно изобразил надрывный кашель и чихание. В смысле — это он так понимает свое состояние в соотношении с влюбленностью.
— А я не представляю, как это. Да ну, не моё, видимо.
— Ты просто стесняешься… – непедагогично ответила мама. Застенчиво улыбнулся и кивнул:
— Знаешь, я раньше вообще этого не понимал. Маленький был. А теперь у меня вот тут, в груди, пустота появилась. Дырка образовалась. Как труба какая. Ее очень надо наполнить, надо. Раньше я был полон, всего было достаточно, все хорошо и всегда доволен. Детство. А сейчас — как воду отобрали. Был в инернете рисунок, два бассейна, трубы, и крокодильчик спрашивает: «Where`s my water?». Я почему-то вспомнила главу «Весенний бег» из книги про Маугли. В мультфильме красиво показано, помнишь?
— Помню, как Багира прыгает с… Багиром.
— Там не только про то, как прыгают зверюшки парами. Там про то, как человек целостен, и у него есть душа. Она томится, она ищет человека, стремится к человеку, к другому.
— Знаешь, у нас недавно собрались поговорить, и Ануш – знаешь ее, такая высокая с косичками? — говорила, кто в кого влюблен. И сказала, что в меня влюблена Таня. А я не верю…
— ???
— Я записал песню, которую нам надо было выучить и должен был отослать тем, у кого ее нет. Вот когда мне все давали номера, Таня мне дала тоже свой номер, единственная из девочек. И еще сердечко подрисовала!
— Ух ты!
— Я спросил, зачем сердечко, она сказала — просто так.
— Охохонечки… Сын, кажется — вы оба пали жертвой разрыва в развитии. В 12 многие девочки — уже женщины, в 13 большинство мальчиков — еще дети.
— Угу. И я свинья.
— Почему?
— Мам, я зачеркнул это сердечко. При ней. И честно скажу: в тот момент я еще и не хотел, чтобы кто-то что-то увидел и подумал! Так что я свинья.
Долго говорим. О том, как быть деликатным и при этом не лгать о чувствах. О том, что, быть может, когда-то Таня расскажет внукам о своей первой влюбленности. О том, как люди ранимы.
— Но я все равно не верю. В меня нельзя влюбиться. Я самый обычный, еще и немного толстый мальчишка с черными кругами под глазами. Вот, видишь – толстый! Ну, немного.
— Да не может в твоем возрасте быть фигуры Аполлона! Разве что через год-два… только лучше будет, если на зарядку в нашем доме будет вставать не только телефон. И на этой зарядке желательно поднимать что-то потяжелее телефона, например, вон те покрытые пылью гантели. И еще пойми, вот это «в такого можно влюбиться, а в такого нет» — чисто молодежные глупости, человек вырастает и удивляется, что так думал. Если на то пошло, есть толстые и кто любит толстых, рыжие и кто любит рыжих, болтливые и кто любит болтливых. А если уж о настоящем чувстве говорить, то любишь — человека. Вот этого, конкретного, всего. Завтра он может стать больным и лысым, но ты его от этого не разлюбишь, ты любишь — его.
— Вот… Вот я и хочу дождаться настоящего. Жду, чтобы — ударило.
Разговор еще долго длится. А потом мама уходит, распрямившись, думая о хрупком таинстве, секрет которого ей только что доверили. И старается даже дышать — осторожно. Даже когда из комнаты сына уже слышится только ему понятная музыка, работа – закончена, фотографии далеких берегов вернулись в папки, а забытый кофе – безнадежно остыл.