Мы ждали на обед Петра Петровича и Екатерину Владленовну, а также их сына Иннокентия, одиннадцати лет. Это дальние родственники жены, очень интеллигентные люди, как она их всегда представляет. Я видел их всего однажды в Третьяковке. Я только собирался похвалить поленовский «Дворик», когда Екатерина Владленовна поджала губу и сказала: «Лубок».
За час до прихода гостей жена собрала нас с Артемом в гостиной на брифинг.
— Пожалуйста, вы оба. Пока мы будем сидеть за столом, соберитесь, потерпите. Не ешьте, как вы обычно едите. Я вас потом накормлю, когда они уйдут.
Ну да, есть такая проблема. Хорошие манеры — не наш конёк.
Я ем, как в дикой природе, на скорость. Сладкое, соленое, острое, кислое, круглое и продолговатое — все летит в топку. Жена еле успевает извлекать у меня изо рта попавшие под замес салфетки. Где-то в подсознании я считаю, что это спорт, и проигравшие останутся голодными.
Артём мало чем мне уступает, плюс в силу несмышленого возраста он может себе позволить отказаться от вилки, что сразу даёт ему передо мной существенную фору. А если блинов всего четыреста двадцать восемь, это становится важным. Кроме того, сынок умеет совершенно неподражаемо пить. Жадно и захлёбываясь, как закопанный Саид из чайника в «Белом солнце пустыни». Клёкот и бульканье ужасные.
Ну, а про кота Семена и говорить нечего. Этот монстр просто всасывает еду на манер пылесоса, иногда вместе с миской, которую тоже переваривает.
Когда гости пришли, и все сели за стол, мы с Артемом честно держали себя в руках. Целую вечность, то есть первые десять минут. Сын демонстративно положил себе на тарелку корочку чёрного хлеба и медитировал над ней. Я пил маленькими культурными глотками воду. Кот Семен вообще сидел вполоборота к столу и делал вид, что его все эти яства (дайте! дайте! дайте!) не интересуют.
Но тут Иннокентий, одиннадцати лет, в бабочке, потянулся за последним бутербродом с икрой. Жена специально сделала их немного, «так будет интеллигентно». Мы с Артемом, не отрываясь, следили за тем, как последний бутерброд с икрой безвозвратно (к сожалению) исчезал во рту Иннокентия. Хоть бы чавкнул разик, гаденыш. Мы поняли, что это война.
Артём со звоном отбросил вилку, придвинул к себе тарелку с пирожками и начал запихивать в рот по два. Я взял салатницу со своей любимой «мимозой» и положил ее себе на тарелку. Точнее, не ПОложил а ПЕРЕложил. Всю.
Жена дико смотрела на нас обоих и, судя по едва заметному шевелению губ, подыскивала подходящий каламбур. Это был провал.
И тут случилось непредвиденное. Петр Петрович, который даже хлеб ел при помощи ножа и, держа рюмку, оттопыривал мизинчик под аристократическим углом в девяносто градусов, вдруг схватил с блюда куриную ножку прямо так, голыми руками, и впился в неё с некоторым даже подхрюкиванием. При этом он что-то неразборчиво бормотал, кажется, про то, что птицу принято есть руками.
Екатерина Владленовна какое-то время потерянно смотрела на мужа, потом шумно сглотнула слюну, взяла бутылку вина и налила себе полный бокал. Неряшливые струйки побежали по стенкам переполненного хрусталя. Она пила так, что даже Артём восхищённо замер, а мне на секунду показалось, что у Екатерины Владленовны есть кадык.
В торце стола раздался шум. Мы с Артемом синхронно повернулись туда. Иннокентий, одиннадцати лет, дрался за кусок красной рыбы с котом Семёном, двух лет. Бабочка у Иннокентия съехала набекрень. Победила молодость.
Когда ближе к вечеру мы провожали в коридоре гостей, никто не поднимал друг на друга глаз. Кот Семен меланхолично играл с недоеденным куском буженины.
На следующий день жене позвонила Екатерина Владленовна и пригласила нас с ответным визитом к ним на дачу на шашлыки.
— Вы же не жарите шашлыков, Екатерина Владленовна! — удивилась жена.
— Теперь жарим, — ответила Екатерина Владленовна.