На первый беглый взгляд кажется, что Греция сохранила мало античности. Я сама так думала, испытывая чувство, которое Пятигорский определяет как технологическое высокомерие.
Да, плохой интернет, нет дешевого такси, доставки чего, куда и когда угодно, и прочего комфорта. Но осталось кое-что важное: невидимое, нерукотворное, мало-материальное, которое можно приблизительно поместить в словосочетание «образ жизни».
Вот и Древний Коринф неточно назван древним. Это место победило время, здесь слово «музей» теряет привычное значение: дома нынешних коринфян – не просто незажиточные, а скорее даже бедные, стоят практически внутри местного «кремля». В их садах цветут капители колонн, гранатовые деревья и обломки статуй. Воскресный барашек медленно вращается на вертеле. Здесь понимаешь, что вся Греция – живой музей. Вечный.
***
При выходе из музея с нами познакомился «хранитель древностей» — так здесь называются музейные смотрители, поскольку большинство греческих музеев — археологические.
— Эммануил Кумендакис, — отрекомендовался хранитель, протягивая руку. — Отец мой — критянин, мама — местная, коринфянка. У отца было десять братьев и сестер, у них родилось 56 детей. Да, наша семья многое в этой жизни сделала…
«Кто ты? Чей сын? Где родился? В чем победитель?» — античная эпиграмма свидетельствует, что манера знакомиться мало изменилась. После того, как Йоргос в свою очередь представился (Пелопоннес, Парнас, краткий путь семьи), Эммануил обратил внимание на меня:
— Жена — иностранка?
— Да.
— Ничего, ничего, все в порядке! — подбодрил он меня, как будто я призналась в какой-то немного стыдной, но вполне понятной человеческой слабости.
***
В районе Халандри, куда мы поехали пить кофе, заметила вывеску небольшого офиса: «Организатор свадеб. Кассандра». Офис выглядел немного заброшенным. Подумала, что с таким именем, наверное, сложно строить карьеру в этом бизнесе.
Недалеко от Кассандры расположился успешный яичный бутик: яйца на любой вкус, любого размера, прямая доставка из Аргоса. Каждый афинский район устроен автономно: есть площадь, одна или несколько приходских церквей, несколько таверн и кафетериев, среди которых есть свои чемпионы, неизвестные чужакам, прибывшим из других афинских районов.
— Почему мы приехали именно в это кафе? Ты в Трипэдвайзере его нашел? — спросила Йоргоса.
— Зачем Трипэдвайзер? Мне один сантехник его посоветовал. Он тут живет недалеко, его зовут, когда что-то ломается и, разумеется, угощают кофе. Лучшая профессия для составления рейтинга!
***
Агиос-Стефанос — соснолюбивый. Здесь много старых высоких сосен, морщинистые стволы которых перевязаны объемными узлами. Под одной из сосен расселась пожилая цыганка, положила на голову платок с раскрытыми концами — жарко! Развесила вокруг себя белоснежные косы чеснока. Мимо нее медленно проехала «шкода», кузов которой был заставлен горшками с базиликом. Коробейник, загорелый, в белой майке, одной рукой рулил, а второй прислонял ко рту микрофон, выдувая в него слова с таким апломбом, как будто он по меньшей мере Фредди Меркьюри. Агора пахла переспелой раздавленной клубникой. Прокопий был объят духом противоречия. Пикировался с покупателями.
— Не разговаривай с моей женой, — погрозил ему пальцем Павел.
— Я с ней не разговариваю. Это она разговаривает со мной. Хочешь, приглашу ее на кофе? — задирался Прокопий.
***
— Анчоус свежий? — подозрительно щурила глаза госпожа Аспасия.
— Если бы он был свежий, то я б его ел, а не продавал! — рвался в бой Прокопий, которым овладела грубая муза шутки.
— Манолис, ты пьешь пиво? — иронизировал Прокопий над другом.
— А как, по-твоему, я могу работать без пива? Мне нужно освежаться!
***
Апостол продавал клубнику ящиками. «Корзиночками, — сказал он Нектарию, — мне торговать неинтересно. Хочу попробовать себя в чем-то большем!»
— Последняя, — вопил он. — Ее уже нет, она кончилась. Перед вами фантом. Поэтому я отдаю фантом даром — всего 6 евро за ящик.
***
Нектарий спорил с господином Афанасием. Господин Афанасий оставил ему евро на чай. Нектарий его не принимал.
— Не возьму, — закрывался он ладонями, — Ни за что. Нет!
— Бери, — наседал Афанасий.
— Ты представь ситуацию, — убеждал Нектарий. — Тебе понадобятся деньги. А их у тебя не будет!
С покатого неба неожиданно ссыпались несколько капель. Они поставили несколько холодных штампиков на горячую кожу и на асфальт и исчезли.
— Что, пора собираться? — разволновался продавец одежды господин Костас.
— Не торопись, — внимательно оглядывая небо, ответил проходивший мимо с бутылкой белого вина Прокопий. — Дождь всегда начинается в Халкиде. Вряд ли Агиос-Стефаносу сегодня повезет.
***
У Манолиса и его постоянного клиента, господина Икара, тоже случилась перепалка. Что за день такой! Манолис нечаянно сказал, что если Икар не купит критские помидоры, то раскается.
— Я раскаюсь? — Икар неприятно удивился. — Я никогда не раскаиваюсь!
Манолис не уступил, слово следовало за словом, разговор разгорался, как костер.
— Ты хоть понимаешь, что мы спорим из-за каких-то овощей? — воскликнул наконец Манолис.
— Именно! Из-за овощей! — уставился на него Икар с таким видом, как будто ничего серьезнее овощей для человека в этом мире нет.
***
— Если человек хороший — он все время хороший. — сокрушался Прокопий о своих выходках.
Перед ним и Манолисом, крикливыми соловьями агоры, стояли пластиковые стаканчики, в которые они наливали вино, которое, как известно, весьма способствует рефлексии. Сыр-фету они разрезали на кусочки и отправляли их в рот, поддевая палочками-каламаки.
— Не знаю, — возражал Манолис. — Бывают такие дни… Сложно быть хорошим. На это надо потратить прямо все свои силы. Трудиться. Стараться.
— А ты ради чего собираешься трудиться? — насмешливо вопросил Прокопий.
— Ну, ради того, чтобы быть спокойным. А для этого иногда можно наорать. — ответил Манолис.
Пока сил не утратил, ищи покой. И помни, помни, что с тобой случилось. Память-мнемосина — мать искусства, с ней любой человек — победитель. Или, как это называют в Греции, — хранитель древностей.