В школе я дружила с Катей. Девочкой, которая не умела проигрывать. Она начинала рыдать, еще только предвидя неудачу. Слишком длинные 200 метров, которые на уроке физкультуры нужно пробежать за слишком короткое время. Слишком капризная акварель, которая растекалась по бумаге, «съедая» нарисованную на ней вазу. Слишком быстрый темп, заданный учителем в математическом диктанте: «дважды четыре», «пять на девять», «семь на шесть»… Катя сидела напряженной стрункой каждый урок, но и на переменах не расслаблялась, боясь что-то уронить, порвать, засмеяться громче, чем разрешается, или, о ужас, быть остановленной завучем во время слишком активной игры в коридоре. А домой из школы Катя шла так, словно один кто-то невидимый ее подталкивал поспешить, а второй, тоже невидимый, уговаривал задержаться, оттягивая момент. Тот момент, когда снова нужно натянуться стрункой.
Аккуратно повесить в шкаф школьную форму, чтобы утром не обнаружить на ней ни одной складки. После выполнения домашней работы оставить письменный стол идеально чистым, а учебники, которые не пригодятся на следующий день, – расставить на книжной полке по размеру: от толстых к тонким. А еще будет суп, который нужно есть, не касаясь тарелки ложкой и не издавая ложкой противный «дзыньк», всегда раздражающий маму. А хлеб, который не может не крошиться, должен разучиться это делать. И мясная подливка, которая из тарелок других детей проливается на стол или капает на одежду, никогда и ни за что не должна не только попасть на Катин халат (хоть и домашний, но выглаженный!), но даже на Катин подбородок.
Ведь она же не свинка!
Она — девочка. А еще хозяйка. Помощница. Отличница. Будущая мама. Отрада бабушки. Надежда и опора родителей. Я помню, как все эти Катины регалии родители Кати перечисляли во время Катиного дня рождения. Они были вместо тостов. Мы, приглашенные к Кате домой подружки, все время пытались после каждой фразы родителей весело «чокаться» стаканами, как это делали во время застолья знакомые нам взрослые, но Катя одним взглядом запрещала нам тянуть стаканы в ее сторону. Она держала свой стакан двумя руками, пила из него медленно, сосредоточив взгляд на жидкости внутри. Торт Катя пробовать не стала, заранее оценив, какой липкий и текучий на нем крем. А свечки, которые мы с девочками мечтали помочь Кате задуть, в торт не вставили потому, что «дырки от свечек испортят всю красоту». Так объяснила отсутствие свечек на торте Катина мама. За 5 часов праздника слово «испортить» она произнесла чаще остальных слов. Я могла испортить стул, на котором один раз качнулась. Другая девочка, Маша, чуть не испортила обои, на которые облокотилась. Еще одна гостья, восьмилетняя Настя, так шаркала по ковру, передвигаясь по комнате, что и его могла испортить.
— Осторожно, так можно испортить экран! — закричала Катя в тот момент, когда мы, уже взрослые, во время встречи выпускников, рассматриваем на ее телефоне только что сделанное фото. Тыкаем в него, пытаемся увеличить. Катя нервничает. А когда наш одноклассник Вадик, теперь уже многодетный папа и руководитель компьютерной фирмы, выглядывает из-за Катиного плеча, она цыкает на него:
— Вадим, прическу не испорть мне!
И, обнаружив, что у Вадима в руке бокал с вином:
— И платье не испорть. Знаешь же, пятна от красного ничем не вывести…
С годами Катя стала очень похожа на свою маму, но более натянутую, напряженную, очень внимательную к мелочам. Ей показалось, что вилки в ресторане, где мы заказали банкет, недостаточно блестят, и она просто отказалась есть. Клубника со сливками лишь на мгновение вызвала восторг в ее глазах, но потом «клубника застревает в зубах, и зубы портятся» перевесило. От громкой музыки мог испортиться ее слух, и она вышла во двор во время импровизированной дискотеки. Но во дворе, посыпанной галькой, боялась испортить каблуки нарядных туфель и… уехала домой раньше всех. А на следующий день в общем чате, где мы с одноклассниками делились впечатлениями и фотографиями после встречи, Катя написала:
— По пути домой попала в ужасную пробку. Могла доехать за 40 минут, а ехала больше двух часов. В итоге – испорченное настроение. И — испорченный выходной.