Когда тебе пять или шесть, все люди примерно одинаковы. Есть взрослые: они заняты скучными делами и ничего не понимают. И есть дети – у них дела важные, волшебные. Есть еще родители, они тоже взрослые, но их можно перехитрить, вовлечь в волшебство, и тогда они могут, позабыв на время про свою взрослость, превратиться в настоящих живых человеков.
Рядом с нашим московским домом есть детский садик. Этой весной я через день ходила мимо него по утрам в бассейн, и каждый раз встречала немолодого папу с дочкой. Все время удивлялась, как неравномерно, прямо по Кастанеде, распределена энергия между ними: девочка поет, скачет на одной ножке, а грузный папа идет понурый, тащит за собой свою жизнь, как старая черепаха ставший неподъемным панцирь. А однажды дочка каким-то чудом уломала играть его в зомби, и он, словно плюнув на свою взрослость, вдруг проснулся. Я в жизни более живого зомби не видела.
Но в основном, конечно, взрослые есть взрослые. Когда тебе пять или шесть, между тобой и ими такой котлован, что ни на одном пляже не выроешь. На днях на речке поссорились два мальчика. Лучшие друзья — если с пирса нырять, то вместе, если яму в песке рыть, то с песней: мы каждый день их тут с Валькой встречаем. А вышло как: один уговорил другого играть в такси и очень увлекся. Ездит, изображая невидимый руль, подсаживает пассажиров из загорающих, вбивает в навигатор адреса. Полчаса так, наверное, кружил, пока не заметил, что друг его сидит и палкой в песке ковыряет. Подъехал, припарковался.
— Я пять тыщ заработал, — говорит. — А ты сколько?
— Нисколько, — отвечает друг. – У тебя скучные игры. Ты — скучный!
В этот момент я прямо физически увидела, как воображаемое такси вокруг мальчика рассыпалось, превратившись в гору песка. Он сел на коленки и горько, с подвыванием, расплакался. Бабушка подошла к нему и говорит: «Митенька, не надо ссориться, надо дружить. Нам через полчаса обедать, иди, детка, поиграй». А детка смотрит на нее, придерживая рукой дрожащую нижнюю губу, и молчит. А что говорить? Как тебе объяснить, бабушка, что тут трагедия всей жизни. Лучшему другу со мной скучно. Разве ты поймешь? У тебя ж одни супы на уме.
Когда тебе пять или шесть, разница между тобой и сверстниками не ощущается.
У нас рядом с речкой есть бело-синяя пятиэтажка, панельная, облезлая. В пасмурную погоду смотреть на нее еще куда ни шло. А на фоне июльского, замешанного из тех же синих и белых красок неба, ну просто невозможно. Летом местные алкоголики сдают здесь квартиры отдыхающим, те, за не имением выбора снимают, и дети, московские и местные, понятное дело, тусят на одной площадке. Лет до восьми они все одинаковые: все загорелые, все с разбитым коленками, разница только в том, у кого сколько молочных зубов выпало.
Вчера Валя играла в открытый микрофон с одним из местных мальчиков. Идея такая: берешь палку и говоришь в нее самое сокровенное. Начали, понятное дело, с какашек.
— Какашка! — радостно кричит пацан.
— Пипись! — с восторгом подхватывает Валенсия.
— Я буду супергероем! — переходит к секретикам мальчик.
— А я феей! — не уступает Валька.
— Я умею лазать через забор!
— А у моей мамы есть волшебный шар. Она все видит, даже из кухни!
Мальчик замолкает на мгновенье, а потом подносит сучковатую палку к губам и тихо произносит:
— А у меня умер папа.
Валя смотрит на него, а потом подходит, гладит по спине и говорит:
— Значит, он тебя тоже видит. С облаков!
— Какашка! — весело кричит мальчик и, отбросив палку в сторону, тащит Валенсию кататься с горки.
Вечером на закате, когда мы возвращаемся домой с речки, дети уже загнаны по домам и площадка выдыхает. Остывают истерзанные сандалиями горки, еле заметно, не скрипя, покачиваются от ветра качели. В это время площадку занимают подростки, которые молча тычутся в смартфоны на скамейках, и пьянчужки.
На днях отцепляли от забора велики и заметили на качелях немолодого дядьку с пивом и папиросой, на футболке надпись: «Душа поет, когда клюет!».
Валька заметила: смотри, говорит, дядя ножками болтает, как маленький.
Я повернулась: а он правда, сидит на качелях и легонько ногами по воздуху перебирает. Я даже не сразу поняла, что он взрослый: уж очень низенький.
Когда мы садились на велосипеды, из окна третьего этажа высунулась женщина в бигудях и хрипло позвала: — Толик, ну сколько тебя ждать? Ужинать иди!
Толик поднял голову, выдохнул дым, и громко, на всю площадку, крикнул в ответ:
— Да иду я, иду, докурить-то можно?
И сильно-пресильно принялся болтать ногами, как взрослый.