Господин Адонис из дома напротив, с которым мы делим соседство на горе, подрезал живую изгородь: олеандры, можжевельник, мощные розовые кусты. Ветви свалил прямо на дорогу, усложнив тем самым и наш без того непростой закрытый поворот. К тому же он так увлекся, что заодно повалил ничейное дикое инжирное дерево, тайную дедушкину любовь.
– Я ему сказал, – возмущался дедушка. – Я прямо ему сказал: «Адонис! Зачем ты бросил ветки? Они мешают проезду. Они мешают мне делать левый поворот»!
– А он что?
– Ответил коварно, как софист: «Ты же там никогда не ездишь, Панайотис! Ты всегда поворачиваешь направо». Нет, если он еще раз себе такое позволит, я озверею! Я озверею и не знаю, что с ним сделаю!
Дедушка редко позволяет себе гневаться, поэтому, когда через несколько дней я услышала рев бензопилы у дома напротив, у меня замерло сердце. Я испугалась за господина Адониса – что-то с ним сделает озверевший дедушка? Выглянула в окно: дедушка в рабочей курточке и кепке цвета хаки, держа в руках свою бензопилу, спешно и грозно надвигался на господина Адониса. Я распахнула дверь, и мне открылась впечатляющая картина греческой резни: дедушка сурово, безо всякой снисходительности, пилил вместе с Адонисом его недообрезанную листву.
***
На днях распустились белоснежные цветы, названия их я не знаю, похожие на те, которыми мы с сестрой в детстве играли в «молоко». Над ними крутились пчелы – каждая зависала над своим цветком и не улетала, как будто привязанная за веревочку. На марафонских лугах взбрызнули гиацинты. Мартовский ветер оказался прозрачнее и круглее февральского, он вместил больше солнца, удвоил растущие тени, убедил мою простецкую музу писать очередной панегирик агоре.
***
Прокопий в окружении друзей и клиентов активно праздновал подготовку к Великому посту.
– Хорошей Триоди! – усердно чокался Прокопий. – Хорошего поста! Покупайте анчоуса!
– Анчоус свежий? – уточнила госпожа Марфа.
– Сегодня в семь утра поймал!
Павлос и Лидия, супруги, полвека прожившие вместе, стали похожи друг на друга, как Папагено и Папагена: даже морщины у них пролегли одинаковыми маршрутами. Однако, когда Прокопий спросил, сколько им положить аферины, Павлос выкрикнул: «Два килограмма», а Лидия – «полкило».
Прокопий изумился:
– Бог мой! Оказывается, вы совершенно разные!
***
– Слышишь, Манолис, – обратился к зеленщику господин Афанасий. – Помнишь, я тебе говорил, что у моего племянника родилась дочь? И я еще надеялся, что что-то перепутал, и это сын?
– Помню, – рассеянно отозвался Манолис, орошая подвядшую брокколи капельками воды из бутылки.
– Так вот, Манолис. Эта девочка все-таки оказалась не мальчиком!
***
Нектарий привез из Фив картошку двух видов.
– Чем она отличается? – спросил у него господин Дионисий, холостяк, которому приходится делать самому все домашние дела.
– Вот эта желтая – только для сковородки, брат! – сочувственно обратился к нему Нектарий. – А с другой ты можешь делать все, что хочешь: и в духовку, и на угли, и на пюре. Впрочем, я могу ошибаться – я ведь не готовлю!
***
– Что это? – поинтересовалась госпожа Аспасия, дотрагиваясь слабым пальчиком до неведомого цитрусового плода.
– Мандарин, – пожал плечами Аристотель Пеппас.
– Но почему же он… такой странный? – осторожно спросила Аспасия.
– Нормальный! – бодро парировал Пеппас. – просто незаконнорожденный.
***
У Апостола собралась очередь. Невесть откуда взявшийся китаец вежливо твердил «экскуиз ми», но при этом пёр расплачиваться первым. Андромаха и Марьо были этим сильно озадачены.
– Ты посмотри, что происходит! – негодовала Андромаха. – Они у нас забрали не только Грецию, но и очередь! Апостол, зачем ты потакаешь иностранцу?
Апостол усмехнулся.
– Ты думаешь, дело в национальности? Просто он со мной поговорил!
***
Григорис продавал связки великолепных артишоков.
– Бери, бери артишоки, – убеждал он Уранию.
Урания сомневалась.
– А они у тебя вкусные?
– Еще бы! Слаще кролика, даже если его готовишь не ты, а твоя соседка!
***
Господин Афанасий обсуждал новости со Ставросом Якумакисом.
– Сделал прививку, – сдержанно похвастался он.
– А! Да-да. Ведь тебе уже семьдесят пять! – подколол его Якумакис, который считал себя молодым, хотя был всего лишь лет на шесть моложе.
– Но медсестра не хотела делать мне прививку! – мгновенно отреагировал Афанасий. – Пришлось документы показывать. Была уверена, что мне – семьдесят!
***
Седовласый Менелай выбирал куртку у господина Костаса. Господин Костас внушал ему, порядком утомленный длинным торгом:
– Менелай, не думай. Я сделаю тебе такую цену, что… что ты сможешь эту куртку выбросить!
– Хорошая куртка, – хмурился Менелай, рассматривая куртку на вытянутых перед собой руках.
– Но цвет… слишком яркий цвет. Оранжевый.
– Милый, покупай! В случае несчастья тебя быстрее найдут! – заорал Костас.
***
– Я маленький человек, но живу большую жизнь, – заявил Прокопий, вынырнув из шевелюры очаровательной брюнетки, которой он что-то нашептывал на ухо. – Возможно, у жизни маленького человека есть свои недостатки, но зато по счастью мы на первом месте!
Платон писал, что после всех своих приключений Одиссей отринул честолюбие и для следующего воплощения выбрал душу – не героя, не победителя-олимпийца, но обыкновенного человека – насилу нашел ее, валявшуюся где-то на задворках, ведь ею все пренебрегли.
Афинский геометр Медон поместил рынок в центр идеального города, который планировал построить в соответствии с мировой гармонией. Где еще увидишь актеров неизменных античных сцен, воплощение библиотечного рая, где услышишь чистое удовольствие тишины и амброзию звуков, где важные чувства застывают на пороге слов, где все еще длится золотой век обыкновенного человека и ценятся малые дела неизвестных людей, из которых состоит наша история.