…Чувство вины. Знакомое, мамское. Насколько хорошо ей сейчас со мной, моей дочке?
Вот она еще внутри, я сажусь в автобус и ощущаю пинок под ребра. Автобусы ей явно не нравятся. Но нужно потерпеть. Ей ведь не плохо там, правда?
А вот она родилась… На стене роддомовской палаты висел плакат: «Женщины, не трогайте ваших детей за лицо, не разворачивайте и не целуйте». Что-то в этом есть странное, постоянно целовать мягкие новорожденные щечки. Может, не надо? Сумасшедшая мамашка, остановись! Но я смотрю на ее лицо и вижу ее блаженство. Она довольна, значит — так можно, ей хорошо.
Я родила ее, имея заболевание. Потом это аукнулось, конечно же. Мне. Ей-то ничего; вот, я же играю с ней, как могу. Встать не могу, чтоб пойти с ней годовалой гулять, сил нет, слабость. Но она бесконечно ползает по мне, лежащей; она восторженно смеется своим друзьям, сотворенным из моих пальцев. Один палец — «маленький синенький червячок», она его очень любит. У него есть норка в ее кармашке.
А вот еще любимая игра, «дверной звоночек». Она звоночек, а я дверка, она сидит на мне, а мои руки изображают приходящих гостей. Звоночек с характером, не всех пускает, только любимых.
А потом она — росток винограда. Я поливаю его, и мои руки — это солнце. Прячу его от холодов под своим платьем. У росточка есть усики, чтобы цепляться за маму. Хорошо ли тебе, детка моя? Хорошо…
У нее есть своя жизнь.
Кружки, занятия. Бабушка, папа. Мультфильмы, игрушки. Вот зайцев плюшевых целая коробка, коллекционирует она их. Ей четыре года. Мама опять кашляет, ходит медленно, не может долго гулять. Бабушка снова орет на маму. Мама должна дать ей суп. Она не хочет суп, она хочет молоко. Когда маме получше, они едут вдвоем путешествовать.
Она обожает это, путешествовать. У мамы чемодан на колесиках, и у нее тоже есть поменьше чемодан. Бабушка там осталась в Коломне орать, что мама бездомная и всем ей обязана, а папа всегда на работе, ему нет до этого дела. А у мамы дела в других городах, работа, друзья. Мама вот книги пишет. И она тоже свои рассказы сочиняет, обо всем.
– Мама, когда вырасту, у меня будет сто работ, и я куплю тебе дом. И себе дом рядом. Трехэтажный, в нем будет комната для собаки, комната для кошек, комната для зайцев.
У нас нет кошек, собаки и зайцев. Но на верхней полке поезда здорово спать. Ей уже пять, она обожает сама залезать. У нее там домик и планшет — мама купила его себе читать книжки, и ей отдала.
– Мама, я новую игру закачала!
Кажется, ей хорошо.
…Снова в гостях. Здравствуй, дедушка! У дедушки темный и маленький дом. Дедушка раздраженный. Слишком долго уже у него гости. Почему мама не снимет наконец свою квартиру? Потому что мама хочет чуть-чуть протянуть, всего месяц, и уехать на юг. На юге маме будет тепло, ей нельзя мерзнуть, у нее от этого болят ноги.
Почему уехали из Коломны, собрали все чемоданы, а зайцев забыли? И кукол забыли, и книжки. В дедушкину машину барахло не влезает. Кто виноват, что оно было привычное и любимое. Мама плакала, когда бабушка на нее орала, и говорила «Все, я так больше не могу, больше ни одного дня». А потом отводила ее на кружок рисования, а сама говорила не о рисовании, и снова плакала, и спрашивала: «Тебе не будет плохо, если мы, наконец, совсем уедем? И будем жить только вдвоем».
– Не будет плохо. Правда. Главное, чтоб ты не плакала, мам.
… У дедушки кружки тоже есть. В соседнем Доме Культуры, он светлый, красивый, большой. Там есть танцы и бесплатное оригами. У нее прекрасно получается делать из бумаги котов и собак.
А потом они опять спешат, собирают вещи, бросают собак и котов. И бумажных, и игрушечных, и платья, и туфли: пусть у дедушки пока полежат. Жалко. Тут танцы. Но на юге тепло.
Сначала тепло.
Мама топит по вечерам печь. Маленький съемный дом в горах, на одну комнату. Она вырастет и купит обязательно трехэтажный. В поселке много детей, собак, здесь горы, ручьи и пруд. В этом пруду можно в декабре купаться. Она обязательно купит дом в этом поселке.
Только с электричеством здесь проблемы, и магазин далеко. Мама ходит далеко в магазин, а потом у нее болят ноги. Мама больше лежит, работает в компьютере. По вечерам рассказывает истории и обнимается. А она выстригает и клеит собак и котов.
Ей хорошо.
Можно с утра убежать к подружке, подружка рядом. Только мама по утрам кричит от боли. У мамы гангрена. Маме надо в больницу. Папа приедет за ней…
– Дочка, тебе хорошо?
– Нет.
… Вот сколько раз такое было. Не хочется жить, а надо, потому что тебя ждут, потому что надо, просто надо, должна, обязана. Потому что ждут дома эти теплые ручки, мягкие щечки, теплые поцелуйчики. Поэтому надо всё сделать, что должна, все таблетки выпить и как-нибудь туда приползти. Там ей вроде бы хорошо, о ней есть кому позаботиться, она там пойдет снова в кружки, детсад, школу; папа снова женится, найдет ей добрую мачеху; и с бабушкой она будет собирать на даче ягоды… но ей нехорошо, нехорошо! А почему ей нехорошо, неизвестно. Почему-то лучше вдвоем с мамой и с вот этими чемоданами на колесиках. И даже если снова у дедушки. И даже если ночью мама молится и вскрикивает на постели, а она подползает сзади и крепко обнимает: «Мам, я все слышала, ты не бойся — мне хорошо».
Сколько она может вынести этого еще? Почему она сильнее меня? Я беру ее за руку и горжусь, что могу подержать в своей ее ладошку еще какое-то время своей жизни.
…А потом она катается на моей каталке по больничным коридорам, с радостным визгом. Медсестры ругаются: уберите ребенка, здесь же гнойная хирургия!!
Но ей хорошо.
Она ест мой больничный суп. Говорит, вкусный.
А потом она с опаской ждет меня, перебежав на светофоре дорогу. Я ведь не могу так быстро идти, как она. Она поднимает мою клюшку и подает мне.
А потом у нас появляется своя квартира.
И кошка.
И ей точно уже здорово и хорошо. Только она не хочет, чтобы мы развелись с ее папой. Какая ей разница, ничего же это не меняет. Мы притворяемся, что идем с ним вдвоем в магазин, а сами идем разводиться. Но она догадывается.
А потом новая квартира. Потому что такие хозяева у этих квартир, то одному сдают, то другому. И новые кружки, это хорошо. Мама может до них дойти, это близко, а скоро она уже и сама сможет… Только один раз на площадке заблудилась, но у нее же есть телефон, и вообще ей уже семь. И мама оторвалась от своих компьютерных работ и нашла ее.
И жизнь обещает быть долгой, интересной. Жизнь вообще интересная. Она встает рано, сама идет на школьный автобус… Ты ведь не любишь автобусы, дочка?
— Школьный люблю.
Она обнимается по вечерам, и играет в планшет. И дико хохочет с подружками, и вместе с мамой рисует огромные хвосты букве У. И снова пьет молоко. И скучает по всем городам и кружкам, оставленным в прошлом. Наши дети такие сильные.
А значит, и мы с ней справимся, с жизнью.