«Жизнь была тяжелая и бедная, и провоцировала много насилия, которое сейчас нужно объяснять»: как читать с детьми классические книги с сомнительными (по современным меркам) сюжетами

Дмитрий Ольшанский, психоаналитик:

Я противник «адаптаций для детей» и разного рода цензур. Ребенок все равно в жизни столкнется с подобными проявлениями (хотя бы потому, что его сверстникам мамы читают те же самые книги) и должен уметь как-то на них реагировать. Да и вообще — реагировать на вещи, с которыми он не согласен, которым его не учили и которые противоречат его убеждениям. Иначе мы выращиваем просто тепличное растение, совершенно не приспособленное к толерантности и разнообразию точек зрения.

Марина Соломонова, писатель, исследователь англоязычной литературы для детей и подростков, заместитель директора ЦГДБ им. А. П. Гайдара:

Начнем с того, что понятие детской литературы появилось не так давно. Тексты, которые родители многие полагают классикой для детей, для детей не писались — целевой аудиторией были взрослые, например, те же тексты Диккенса, просто главные герои в них — дети, и тексты эти были как раз показать взрослым, что с детьми «не надо так». Отсюда запредельные ситуации, где дети — товар, расходный материал и прочее, где их никто не любит до разрыва сердца. Герой-ребенок — это такой пиар-ход «вместо тысячи статей» — и, кстати, помогло. Положение детей от произведений Диккенса в викторианской Англии стало существенно идти на улучшение.

Также и с Дефо, и со Свифтом. «Гулливер» — это разные форматы утопий и антиутопий, обличение человеческих пороков. «Робинзон…» — текст протестантской этики, ведь главный герой был порочен и за то наказан, необитаемый остров — это метафора, а не приключение в оригинальном контексте.

У многих автоматически срабатывает: главный герой в книге ребенок — значит, книга детская. Но детей не так уж и давно выделили в отдельную субкультуру, и она, кстати, практически сразу разделилась на два направления, которые до сих пор актуальны: первое — это мир детства — прекрасный сад, и нечего туда тащить реальность жизни, второе — дети не глупы и нужно с детства говорить с ними честно. Но истина, конечно же, посредине.

Родители не обязаны знать контекст и быть историками литературы. Но вот все же, если проблема есть, нужно попробовать разобраться. Давайте честно. Если нужно купить новый телефон или диван, люди столько всего мониторят, сравнивают, за считанные часы становясь специалистами, а в детской книге как бы априори все понимают — все же были детьми, чего-то там читали в этом детстве, и, значит, в детской книге понимают. Но литература так же меняется и развивается, как машиностроение, простите. Смотрите Википедию, если беретесь за классический текст. Вам самим будет интересно.

Ирина Суслова, аспирант Пушкинского дома (ИРЛИ РАН), специалист по истории русской детской литературы XX века:

Я за путь обязательных комментариев из уст родителей. Абсолютно всех старых книг, советских особенно. Например, «Хоттабыч» какой-нибудь, рекомендованный по школьной программе. Надо про сталинизм обязательно сказать, про историю отношения с Америкой, про быт…

Углубляться в исторические реалии — это не для всех, конечно. Но про быт многое можно рассказать из личных воспоминаний или понимания, как было. Например, что в 1950-1960-е (не говоря уже о первых послевоенных годах) вещи, простите за слово, «шмотки», стоили гораздо дороже, чем сейчас. Вообще уровень жизни был ниже. Денег в среднем было меньше. Поэтому в классических книгах часто на детей «наезжают» из-за вещей или еды, причем жестко. Детей наказывали потому, что они съели варенье или оборвали хлястик у пальто. У Драгунского мальчик говорит: «Да и фиг с ним, не будем с ним связаться, его и так за хлястик отец выпорет». У Носова несколько раз проблемы с вареньем, что его нельзя есть, что это такое лакомство, которое прячут. Не в смысле у ребенка аллергия, а это — лакомство, которого можно чуточку, потому что зайдут гости — чем их кормить? Торт — дорого, только по большим праздникам. Жизнь была тяжелая и бедная, и провоцировала много насилия, которое сейчас нужно объяснять.

Татьяна Рудишина, главный библиотекарь Центральной детской библиотеки им. А. Гайдара, эксперт в области детской книги:

Попробуйте читать вместе как исследователи. Выбрать все трудные и непонятные слова и найти им определения, изображения к ним, собрать свой иллюстрированный словарь к произведению. А если это будут ваши семейные архивы – это же целый проект. Например, в книгах часто упоминаются старые названия денег. У многих в семье хранятся старые монеты и купюры. Можно ведь поднять эти старые денежки, рассказать, что на каждую можно было купить, какие-то истории свои, как нашел, заработал, потратил… Таким образом, ребенок «присвоит» историю, она станет такой объемной, живой, а не пройдет мимо как нерасшифрованная.

Екатерина Трифонова, педагог, редактор детского издательства:

Юмор побеждает любой страх. Если мы говорим о совсем маленьких детях, то стоит использовать ваши авторские интонации и мимику при чтении, при прочтении особо «страшных» классических произведений, того же «Тараканище» Чуковского; проверено – это их смешит, а не пугает. Мало того, ребенок отлично после вашего «представления» запоминает эти стихи.

Елена Османова, мама троих детей, преподаватель физики и математики, культурный менеджер, психоаналитик:

Родители все же ошибаются, предполагая, что ребенок 2-3-4 лет самостоятельно может анализировать текст сказок и историй. Буквально – прослушав «Мальчика-с-пальчика» двухлетний малыш либо перепугается, либо пойдет всех пробовать на вкус? Нет!

Ольга Белоусова, мама двоих детей, искусствовед, педагог, блогер:

В сказках царь варится в котле с водой, злые сестры отправляют Василису на верную погибель, братья предают Иван-царевича и разрубают его на куски. Но воображение детей и их восприятие совсем не такое, как у нас.

Мы изучали историю и читаем новости, поэтому рассказ о том, как родители увели детей в лес и оставили там — для нас наполняются ужасными живыми примерами из жизни.

У детей все не так, эта деталь вообще может пройти мимо ушей. В сказке зло погибает, а детям важен этот хэппи-энд. Им важно знать, что злодей не вернется никогда. Это в фильме ужасов злодей возрождается и душу холодит ужас. Детям это не подходит. Если волка не разрезали, не набили живот камнями — то значит, зло может вернуться. Вот это действительно пугает. Дети прекрасно считывают, что образ садисткой смерти – это иероглиф, метафора – а не буквальный акт насилия над реальным животным. Это мы уже выступам как наивные читатели. А дети отлично считывают сказку сказки.