Как устроено обучение в стенах больницы
Когда ребенок попадает на длительное лечение в больницу или хоспис, кажется, что теперь все внимание приковано к его здоровью, а иногда — борьбе за жизнь. Консилиумы, химиотерапия, сборы на сложные операции — и бесконечное лежание в кровати, рядом с безутешными родными. Разве есть в такой тяжелой ситуации место просмотру кино, общению с друзьями, хобби и тем более учебе по школьной программе?
Оказывается, и в онкоотделениях больниц, и в хосписах дети продолжают учиться и даже сдавать ОГЭ и ЕГЭ. Причем делают это гораздо охотнее, чем средний ученик обычной школы, и все благодаря госпитальным школам. Мы узнали, откуда они взялись и как устроены, поговорили с руководителем российского проекта «УчимЗнаем» и побывали внутри такой школы.
Госпитальные школы придумали не современные методисты и новаторы в образовании. Тяжелобольные дети были всегда, и оставлять их на месяцы, а то и годы без учебы не хотелось. Строго говоря, изначально термин «госпитальная школа» означал что-то вроде медицинского института при больнице — такие появились при Петре I.
Первая детская больница появилась в 1804 году в Париже, до этого дети и на коротком, и на длительном лечении лежали в одних учреждениях со взрослыми. Затем детские больницы стали появляться по всему миру, в том числе в России; их открывали на деньги меценатов. Как и в учреждениях для взрослых, за больными там ухаживали сестры милосердия. По сути, они и стали первыми госпитальными педагогами.
Вместо зубрежки математики или латыни женщины, как могли, занимались развитием детей, например, читали им рассказы, сказки. В то время верили: личность формируется в детстве, и это время нельзя упустить, поэтому даже в больнице надо продолжать видеть в ребенка человека, а не только пациента.
В Советском союзе сестер милосердия заменили приходящие школьные учителя. Смысл обучения в стране, нацеленной на пятилетки, перевыполнение планов и ликвидацию безграмотности, тоже стал другим: продолжать зубрежку теории и решение задачек, чтобы, вернувшись в коллектив (если получится), не попасть в позорные ряды отстающих.
К концу XX века идеологическая подоплека отошла на второй план, но организация процесса осталась прежней. Педагоги отрабатывали смену в школе и шли к ученикам, находящимся на длительном лечении, в больницы — чаще всего туберкулезные — или домой. Давать через силу (для обоих) хотя бы какие-то знания и ставить галочку, что ребенок не полностью выключен из школьной жизни.
В конце XX века стало понятно: учить детей в больницах надо по-другому, нужны другие методики и инструменты, иначе все утомительно и бесполезно. В 1988 году по инициативе педиатра Павла Корнхаузера, при содействии ЮНЕСКО и ВОЗ, в Словении состоялся первый европейский конгресс для госпитальных педагогов. Так возникла Европейская ассоциация госпитальных школ — Hospital Organisation of Pedagogues in Europe (HOPE).
Члены организации решили собрать весь накопленный опыт в обучении больных детей и разработать новые стандарты, чтобы «больные дети получали всестороннее, высококачественное образование, отвечающее их индивидуальным потребностям». Занимается HOPE и защитой прав детей и повышением квалификации учителей. Благодаря ей, госпитальная педагогика стала понятием международным: участники Ассоциации приезжают к зарубежным коллегам и обмениваются накопленным опытом. Если в какой-то стране придумали и внедрили интересную и эффективную методику, ее возьмут на вооружение и в других странах.
Ценность новых госпитальных школ подтверждают и исследования. 85 процентов учеников госпитальных школ рассказали о своих стремлениях и мечтах. И только двое из десяти пациентов, оставшихся в больнице без учебы, говорили о планах на будущее.
До недавнего времени в нашей стране все было по старинке, а точнее, по советской программе 50–80-х годов «Учитель в детской больнице»: приходящие из школы учителя, которые, не скрывая жалости к больному ребенку, давали минимум из школьной программы, чтобы не перегрузить.
Сейчас госпитальная педагогика раскололась на две части: помимо устаревшего подхода появилась модель «Образовательная среда в детской больнице». Это специальные зоны, где ребенок на длительном лечении может и учиться по школьной программе один на один с подготовленным педагогом, и, если есть силы и желание, заниматься чем-то дополнительно: от лепки из глины до программирования. Преподают в таких средах специально обученные педагоги-тьюторы, которые знают, как относиться к ученикам и как адаптировать программу под их состояние. Благодаря госпитальным педагогам, тьюторам, педагогам-психологам, дети успешно сдают экзамены, некоторые поступают в лучшие вузы страны.
Так устроены госпитальные школы федерального проекта «УчимЗнаем», который работает при поддержке государства (да, так бывает) в 45 регионах России, в больницах и хосписах. Если прийти на флагманскую площадку проекта, в центре детской гематологии, онкологии и иммунологии имени Дмитрия Рогачева, сперва не поверишь, что находишься в больнице.
Джули Полман, руководительница школьных программ в детском госпитале в США, делится впечатлениями: «Когда я увидела яркие цвета госпиталя, поняла: здесь царит дружелюбная атмосфера. Конечно, это большое несчастье, если у ребенка диагностировали очень серьезное заболевание. Но то, как оформлен госпиталь, атмосфера, царящая в нем, намного облегчает состояние ребенка — его здесь ждут. Нам совершенно понятно, что, строя это здание, вы пропустили все через свою душу. Это чувствуется во всем. И вы ориентированы на семьи, то, что привычно для нас в США. И вы позволяете семьям присутствовать при лечении ребенка — это очень важно. Такой подход мы приветствуем и в своей стране».
Атмосфера — наверное, ключевое, что удивляет в госпитальной школе. Здесь не блестят мертвенно-белым кафелем стены, не чувствуется запаха хлорки, не бродят тенями худенькие бритые наголо дети, вызывающие щемящее чувство жалости и отчаяния.
В залах и кабинетах с яркими стенами и суперсовременным оборудованием кипит жизнь. Девочки в косынках собираются на концерт в холле, юноша в очках сидит напротив учительницы с планшетом и разбирает задания ЕГЭ, а несколько детей выходят из радиостудии — в компании известного радиоведущего. На экране у входа расписание занятий: ребенок может сам выбрать, чем ему заняться сегодня.
Хотя основные предметы (на каждый по 30 минут) и оценки никто не отменял: все-таки это государственный проект, а не экспериментальная школа Саммерхилл. К детям, которые не встают с кровати, педагоги приходят в палату. Но как только пациенты чувствуют себя лучше, они присоединяются к остальным.
Большое внимание здесь уделяют проектной деятельности — методике, которую используют и передовые государственные и частные школы. Суть в том, чтобы ребенок увидел результат своей работы — здесь и сейчас, а не в далеком будущем, когда поступит в институт. Знания, которые дети получат в процессе, пока пишут несложную программу, ставят спектакль по мотивам исторических событий, записывают музыкальный альбом (а заодно восстанавливают голос после химиотерапии) или собирают конструктор, «осядут» в голове куда эффективнее, чем после упражнений из учебника. Полезны и командные игры: здесь ребята и реализуют себя, и учатся общаться, и находят новых друзей.
Одна из любимых настольных игр — «ФудСовет»: в формате игры здесь реализована целая система, внутри которой команда создает фуд-стартап. Дети пробуют себя в роли молодых предпринимателей, колдующих над созданием нового мороженого или сухариков с необычным вкусом. Представляют, что они не пациенты, а настоящие маркетологи, дизайнеры и проджект-менеджеры.
Все по-взрослому: инфраструктура продумана так, что после игры-обучения можно получить сертификат, подтверждающий наличие soft skills, а особенно успешные проекты — в будущем воплотить в жизнь. И, пожалуй, для детей это самое важное: иметь возможность оставить что-то после себя, даже если скоро уйдешь.
Один из создателей игры, Иван Сидорок, объясняет: «Игровую симуляцию разных видов деятельности (дизайн, фуд-стартапы) берут на вооружение и детские и подростковые психологи во время профориентации, и HR-менеджеры в бизнесе. Для детей в госпитальных школах это возможность чувствовать себя не изгоями, не теми, кого взрослые жалеют, а полноценными участниками процесса, творцами. Они чувствуют себя лучше, и мотивация растет».
Сергей Витальевич Шариков, руководитель проекта «УчимЗнаем», сам в прошлом пережил онкологическое заболевание, а теперь находится в авангарде российской госпитальной педагогики. Он уверен: обучение в больницах не только средство развить и увлечь ребенка, но и важная часть терапии. «У нас был парнишка, довольно тяжелый, которому предстоял выпуск из девятого класса. И вот „Последний звонок“ прошел, и он с упоением рассказывал о празднике. Я увидел эту эмоцию и понял: именно это дает жизненную мотивацию, в том числе к преодолению тяжелой химиотерапии.
Не буду обманывать: новый ребенок в больнице, особенно с негативным опытом в обычной школе, вряд ли будет радоваться одному факту, что и здесь придется учиться. И здесь нашим педагогам надо стараться, заслуживать доверие, часто отходить от методик, даже самых передовых, чтобы придумать что-то свое. Так было с одной девочкой, которая лежала в изолированном боксе. Она ушла в такое минорное состояние, когда не хочется вообще ничего, какая тут учеба.
Мы пытались понять: ну как же достучаться до нее? И вдруг кто-то из коллег предложил ей внести туда Lego-конструктор и просто поставить его там, в боксе. Мы его обработали, стерилизовали, внесли в бокс — и заметили, что ребенок им заинтересовался. Тогда педагоги стали включаться, причем большой дисциплинарной командой.
Сперва пятиклассница начала строить какую-то травку, деревья — появился повод поговорить о биологии. Так мы „нанизывали“ на Lego методику работы с этим конкретным ребенком. На академические успехи, конечно, не ориентировались, главное — чтобы ожила.
Госпитальная педагогика для неизлечимо больных детей дает возможность оставить воспоминания не о тяжелых днях, с болезненными и неприятными процедурами, а о моментах, когда ребенок улыбается, когда он в действии. Многие дети, которые уходили в статус паллиативных, просили продолжать с ними заниматься, пока у них есть силы. И даже сдавали экзамены.
Меня даже педагоги спрашивают: „А зачем им это надо? Ведь их никто не заставляет это делать“. Но, когда я смотрю на них, я вижу: им это надо. Чтобы понять, надо увидеть этого ребенка, надо пройти с ним этот путь. Для него важно идти, а не стоять, даже тогда, когда, казалось бы… Мы все понимаем, что такое надежда. Но только тогда, когда мы оказываемся перед лицом смерти — а наши дети оказываются перед лицом смерти, — вот тогда ты начинаешь ценить каждый маленький миг жизни. И, если этот миг связан с участием в экзамене, плевать на его результат, важно пройти этот путь. И, значит, доживешь».