Письмо главреда
Весь год медиапространство содрогается от новостей о насильственных преступлениях — особенно резонируют с родительскими тревогами истории похищения, пропажи и смерти детей от рук каких-нибудь маньяков или просто обезумевших злодеев.
Как человек, который каждый день имеет дело с такой повесткой, я вынуждена оставаться в рамках профессионализма: анализировать информацию, решать, стоит ли нам ее давать, и если да, то как и какими способом отрабатывать инфоповод. Как мать, я постоянно в панике.
Я смотрю видеозапись, на которой девочке удается скрыться от мужчины, караулившей ее у подъезда. Ей десять лет. Я смотрю репортаж Саши Сулим о маньяках, которые насилуют и убивают детей — в основном, конечно, девочек. Им девять. Я читаю новости из Кемеровской области, где человек, ранее сидевший за сексуализированное насилие над ребенком, убил двух школьниц. Им десять. Я сама была той девочкой, которой какой-то мужик в парке предложил посмотреть на его член. Мне было одиннадцать.
Моей дочери почти семь. Она такая же девочка, каких миллионы. С той лишь разницей, что это моя девочка.
Как и миллионы других девочек, растущих в семьях по всему миру, — девочек своих мам. Неважно, в каких условиях их воспитывают, — они все в опасности. Неважно, кто они — дети асоциальных алкоголиков оказываются жертвами точно так же, как и девочки из хороших интеллигентных семей.
В книге «Милые кости» Эли Сиболд — пожалуй, самом страшном художественном произведении, что можно прочитать, если у тебя есть дети, — можно найти такую фразу: «Плохо быть ребенком, плохо быть женщиной. Хуже некуда». Эта фраза сидит в моей голове и всплывает всякий раз, когда мы в редакции беремся за мониторинг новостей.
«Напиши мне, когда доберешься до дома»: колонка о насилии над женщинами как мировой социальной норме
Разбитые сердца и унесенные жизни — инфоповоды. В суете, профдеформации и, конечно, осознанной диссоциации с этими историями, я (и все мы) стараюсь оставаться устойчивой. Я учу дочь умению говорить «нет», не разговаривать с незнакомцами, правильно действовать в ситуации опасности, помнить о том, что ребенок не может помочь взрослому и с ним у него не может быть никаких секретов.
Эти правила знают все, кто хоть немного интересуется темой детской безопасности. Мы все каждый день про это читаем, подписываемся на соответствующие блоги, расшариваем важные материалы в соцсетях, как бы сообщая мирозданию, что мы вот, делаем что можем — словно окутывая себя, ребенка и свою тревожность этой ватой «правильного поведения в экстренной ситуации», делая вид, что бережного бог бережет и заранее зная, что никакого бога нет, ведь он допускает смерти пятилетних девочек от рук педофилов.
Понимаете, сама по себе мысль о том, что мы должны научить двухлетнего ребенка правилу трусиков, — чудовищна.
Потому что наши дети приходят в мир, где им могут навредить взрослые. Взрослые, которые под свои вредоносные и очевидно преступные действия подводят какие-то красивые теории и лживые, гнилые аргументы.
Мы принимаем как само собой разумеющееся, как часть этого мира, тот факт, что наши дети могут оказаться в лапах этих зверей. Мне тошно от одной мысли, что при всем при этом многие дети так никогда и не находят поддержки родителей — те просто не хотят сталкиваться с абсолютным злом. Они бросают в его жернова своих детей, только бы не оказаться затянутыми в эту мясорубку.
В дни, когда мы в редакции обсуждаем, что мы будем делать с очередной новостью про изнасилованного или убитого ребенка, я не верю в то, что этому миру можно доверять. Что воспитывать в ребенке вот это пресловутое «базовое доверие к миру» — это просто смешно.
Я смотрю документальные фильмы о преступниках: серийных убийцах, насильниках, педофилах. И мне кажется, что такой меловой круг, который якобы должен не допустить нападения демона: благодаря этим фильмам я много знаю о поведении и психологии тех, кто идет на преступления против телесной неприкосновенности детей.
Конечно, это так не работает. Как и попытка вылечить арахнофобию пауками.
Я знаю, что многие родители сознательно фильтруют подобный контент — их можно понять, конечно, но зло в виде похотливых мужиков, поджидающих наших дочерей у подъездов, от этого никуда не девается. Увы, мы не в меме про «если я буду это игнорировать, оно исчезнет». Тут все как раз наоборот — чем больше мы делаем вид, что этого не существует — или не коснется нашей семьи, — тем большей опасности мы подвергаем наших детей.
Как и любую другую проблему, проблему сексуализированного насилия над детьми необходимо выносить на свет — как бы страшно нам ни было. Если мы это обсуждаем, мы делаем зло, которое замалчивается, отсиживается в тени стыда, видимым — и значит, победимым.
Все говорили мне, что «скоро станет полегче», но это неправда — как и много другое из того, что говорят о родительстве.
Моей дочери почти семь, и мне все страшнее отпускать ее в мир: если раньше я боялась, что она упадет и расшибет себе лоб, то теперь мне страшно оттого, что она входит в тот возраст, в котором становится интересна хищникам. Как паразиты и вирусы, они незаметны, но они повсюду.
«Плохо быть ребенком, плохо быть женщиной. Хуже некуда».
Давайте беречь своих детей.
Главред Cj Лена Аверьянова