«Родители не вынесли ответственности»: отрывок из новой книги психолога Екатерины Мурашовой
Отрывок из книги «Ваш (не)удобный ребенок»
В «Самокате» выходит книга Екатерины Мурашовой и Анастасии Дмитриевой «Ваш (не)удобный ребенок», это полезный и успокаивающий сборник бесед журналистки и психолога о воспитании, современном родительстве и отношениях в семье. С разрешения издательства публикуем главу «Беседа четвертая. Об опоре и поддержке для родителей»
Где родителю искать поддержку, когда внутри зло, тревожно, виновато, раздражительно? В четвертой беседе мы решили поговорить об опорах для родителей и о том, что можно принять за ориентир.
Анастасия Дмитриева: Почему вообще считается, что родителям обязательно нужна опора? Без нее никак? И что такое опора? Я попыталась дать определение. Интересно, согласитесь вы со мной или нет. Это возможность для родителя поместить себя в систему «хорошо — плохо»? Возможность сориентироваться?
Екатерина Мурашова: Это уже более высокий уровень. Первая опора — наше инстинктивное поведение. То, что мы, млекопитающие, унаследовали от животных. Например, конечность воспитания: детеныша нужно воспитать и выгнать. Хотя мы от этого все время пытаемся отбрыкиваться.
Базовый вариант воспитания подразумевает, что дальше родитель сразу попадает в традицию и ему вообще ни о чем думать не надо. Традиция — его следующая опора. Например, женщина после родов должна была семь дней находиться в хижине на краю деревни. Почему там? Почему семь дней, а не восемь и не шесть?
Самой женщине не приходило в голову это спросить. И речи не шло о том, чтобы, как вы говорите, «родитель огляделся, задался вопросом». Вообще нет!
Когда пора к коню привыкать? Скажут. Когда пора девочке дарить первое пряслице и учить прясть? Скажут. Когда к ремеслу приучать? Скажут. Какое там различение добра и зла? Пришел, тебе все сказали, ты сделал.
А. Д.: Сейчас у нас традиций нет.
Е. М.: Поэтому мы с вами и говорим об опорах для современного городского родителя.
А. Д.: Когда традиции закончились?
Е. М.: На рубеже XIX–XX веков. А ведь они были очень приятные на самом деле. Славянскому ребятенку завернули в тряпочку ручки-ножки, чтобы не шевелился, положили в люльку, сверху повесили белую тряпочку, чтобы мухи не кусали, дали в ротик маковый жмых. И вот он первый год жизни качается в люльке и жует этот жмых. Чудесная традиция. В год его оттуда достают, потому что люлька нужна уже следующему, да и он вырос.
Африканская женщина до двух лет носит ребенка на себе. В два года проходит праздник первого спускания ребенка на землю. Почему наши высаживают уже в год, а африканка еще год носит?
Традиции всегда имеют смысл. У нас на земле не водится никого смертельно опасного для годовалого младенца. Поймает он улитку или червяка, съест, ну и чего?
Африка — совершенно другая история. Там скорпионы и тарантулы. В год младенцу объяснить ничего нельзя, он же к ним ручки тянет. Посадил ты его на землю — все, минус один младенец. А в два года он уже понимает: африканские дети гораздо развитее европейских. Они же все время на матери, в отличие от нашего, который лежал колодой, на все смотрят, общаются. В два года его с матери спустили, все объяснили и забыли про него.
Значит, первое, на что опираемся, — природные инстинкты. Второе — традиции. В ХХ веке можно было спросить у родителей. Я еще у своей бабушки спрашивала, во что завернуть ребятенка. Кончилось, правда, плохо. Дочка у меня зимой родилась, бабушка сказала: «Нужно завернуть в одно одеяло, во второе, а сверху — шерстяной платок. Вот так можно гулять».
Почему бабушка так сказала? Ее материнство пришлось на предвоенное время: мой дядя родился в 1939 году. Блокада, их эвакуировали по Дороге жизни. Ну, бабушке виднее — у меня-то детей не было. Я так и сделала. В месяц ребенок простудился и заболел воспалением легких. Потом я старалась не спрашивать.
А. Д.: На что же вы опирались?
Е. М.: Ну, как придется.
А. Д.: Это уникальный случай? Вот это «как придется».
Е. М.: Нет, как раз в это время начался период, когда взрослые люди, заводя детей, начали спорить: «То, что вы говорите, устарело». Их родители еще застали конец традиций и пытались что-то передать, а следующие говорили: «Слушайте, кажется, не надо пеленку с двух сторон гладить утюгом. Кажется, уже антибиотики есть».
1960–1970-е — благополучные годы: все стабильно, бедненько, но чистенько. Традиции уже ничего не говорят, родительский опыт военного поколения тоже сомнительный: «Ребята, мы не на войне все-таки. И не нужно ребенка так кормить, как меня кормили в детстве!» В те времена успешность отдыха ребенка измерялась его прибавкой в весе: стал толще — значит, хорошо отдохнул. В этот момент появляются первые экспертные мнения и первые книги.
А. Д.: По принципу «Свято место пусто не бывает»?
Е. М.: Разумеется! Но тогда этого было еще очень мало. Воспитывали по доктору Споку, развивали по Никитиным, потом нужно было всех «нырять». Желательно с дельфинами.
А. Д.: Наныривать, да. И закалять еще!
Е. М.: Закалять, само собой. Возник целый полк экспертов разной степени мракобесности. От вполне наукообразных, которые говорили разумные вещи типа «Когда у ребенка появляются зубы, пора вводить твердый прикорм». С этим не поспоришь, согласитесь. До «Ребенок должен спать с матерью, чтобы слышать ее сердце», «Ребенок должен учиться читать по развешенным карточкам, еще находясь в животе у матери» и так далее. Когда наметился кризис жанра экспертности? Понятно когда.
А. Д.: Нет, не понятно.
Е. М.: Когда экспертов стало слишком много. Одно дело, когда мы всем иудео-христианским миром читаем единственную книгу — Библию, и в ней написано, как жить, и мы все понимаем, что добро, а что зло. А когда читаем много разных книг, и в них сказано: «Не подходите к ребенку, когда он плачет, иначе он сядет вам на шею» и «Подходите к ребенку, когда он плачет, и берите его на ручки, иначе у него не сформируется…» — что не сформируется?
А. Д.: Привязанность.
Е. М.: Да! «Привязанность у него не сформируется». «Предоставляйте ребенку самостоятельность» и «Ставьте ребенку границы», «Давайте ему свободный выбор» и «Не давайте ему свободного выбора». Когда экспертов стало слишком много и они стали говорить разное, в голове у более-менее вменяемых родителей возникла мысль...
А. Д.: «Ой, пропали!»
Е. М.: Во времена моего родительства если удавалось достать одну книжку по знакомству, то уже отлично!
А. Д.: И критики не возникало относительно этой книжки?
Е. М.: Могла возникнуть. Но такая, знаете, нормальная. Читаю и говорю себе: «Это — да, это — да, это я уже сделала, ой, а это мне кажется маразмом, этого я делать не буду». И читаю дальше. Здоровая, рациональная критика.
А. Д.: А критики традиций не было?
Е. М.: Критика традиций была со стороны науки. Земские врачи говорили: «Что ты делаешь? Зачем ты ребенку это суешь? Не надо этого совать». Мать им отвечала: «Еще бабка моя совала». Это наука спросила: «А почему вообще женщина должна семь дней сидеть где-то на краю деревни? Вам не кажется, что это уже лишнее?» Когда появился интернет, появилась возможность раздобыть хоть 20 экспертов. И они же все не идиоты. У них есть логика, они владеют словом, опираются на что-то. Кто на психологию, кто на биологию, кто еще на что. Когда я только начинала работать, тридцать лет назад, я первые книжки писала именно потому, что ничего не было. Книжки наших классических психологов были нечитабельны.
Только что родившей матери читать Выготского? Смешно.
А хорошо написанные американские книжки, даже уже переведенные на тот момент, совершенно не отвечали нашим реалиям. Поэтому тоже не годились. А потом книжек стало все больше и больше. «Как понять своего ребенка», «Как не понять своего ребенка», «Как забыть своего ребенка», «Как вспомнить своего ребенка», «Как обращаться со своим ребенком», «Как отстать от своего ребенка», «Как пристать к своему ребенку». И в этот момент у умных родителей начала возникать мысль, что с экспертностью что-то не так.
А. Д.: И что это не опора, а скорее наоборот.
Е. М.: Да. У матери есть конкретный вопрос: «Если он меня достал и я его шлепнула, это нанесло ему психологическую травму или не нанесло?» И вот она прочитала пять разных книжек. В двух сказано, что нанесло и вообще привязанность подверглась серьезнейшим испытаниям. В двух сказано, что «Господи Боже мой, еще двести лет назад считалось, что если ты жалеешь розги для ребенка, то подвергаешь опасности его душу. Что вы сейчас придуриваетесь? Подумаешь, ребенка шлепнул». А в пятой книге, самой научной, написано, что нужны дальнейшие исследования, наука пока не в курсе. И что матери с этим делать? Кризис экспертности наметился совершенно отчетливо. Кто сменил экспертов?
А. Д.: Уникальный опыт? Когда каждый может своим опытом поделиться, и ты можешь найти маму с опытом воспитания одного ребенка, двух близнецов, троих детей, четверых. Это новый феномен, мне кажется. Опыт других людей может быть опорой для меня как для матери?
Е. М.: Конечно нет! Как он может быть опорой? Ведь у вас ваш ребенок, а не тот, чужой, про которого пишут. Эксперт в этом смысле гораздо лучше. Он, прежде чем написал книгу, все-таки что-нибудь обобщил. Десять лет просидел на приеме, съездил поучиться в Америку, пошевелил мозгами. И только потом начал выступать с лекциями, учить всех жить и говорить, что нужно садиться на корточки, смотреть ему в глаза, когда ребенок бьется в истерике, и говорить: «Малыш, ты, кажется, немного расстроен». Прежде чем все это проделать, он поработал.
Как правило, эксперты — это образованные люди, очень неглупые, с харизмой, способные видеть свой текст. Или хотя бы исправлять в нем орфографические ошибки и правильно согласовывать слова. А тут мама, которая только родила ребенка, стерла у себя с ушей пролактин и немедленно побежала писать в блог о своих находках? Не смешите мои тапки.
А. Д.: Тогда логичный вопрос: на что мне, маме, опираться? Традиций нет, экспертов слишком много, другие мамы не вариант. Возвращаемся к опыту вашего поколения? «Как придется»?
Е. М.: Нет, тут как раз мы возвращаемся к началу нашей сегодняшней беседы, когда вы сказали, что родитель сам решает, что хорошо, а что плохо. Логика исторических событий привела к тому, что у родителей ничего не осталось, кроме понимания, чего им самим хочется.
А. Д.: Мы остались сами с собой.
Е. М.: Именно. Сегодняшний родитель должен взять на себя ответственность и решить, как ему удобно. А потом делать так, как ему удобно. Родили ребенка, взяли его на руки, принесли домой. Дальше ребенка надо куда-то положить. Его можно положить в отдельную кроватку, можно вместе с матерью, можно подвесить в люльку. Технически никаких проблем нет, если хочется славянских традиций. А можно привязать к себе и носить всюду с собой. Если чувствуешь в себе что-то африканское, тоже никаких сложностей — продаются специальные приспособления. Все это нормально. Но нужно самостоятельно принимать решения.
А. Д.: Современный родитель в этом смысле одинок?
Е. М.: Это можно назвать одиночеством, а можно — свободой выбора и сказать, что именно за нее сражались и гибли веками на баррикадах. Мама чувствует: «Я свободна положить своего ребенка, куда мне удобно. Надо мной уже не довлеет традиция, я могу выбрать того эксперта, который мне ближе. Но все равно я опираюсь на себя. Я отдаю себе отчет, что, если положу его рядом с собой, буду все время бояться его раздавить». Вы знаете, я смотрела сериал «Великолепный век», и там женщина раздавила ребенка. Я рыдала тогда! Совершенно феерические кадры, действительно гениально снято, когда она бежит по лестнице, полубезумная.
На меня это произвело такое впечатление, что, что бы там ни говорили эксперты про сердцебиение матери, я все время буду думать об этом. И я его кладу в кроватку. Там не будет этой опасности. А сама буду спать рядом, поставлю диван. Между нами решетка — и я точно знаю, что никогда его не убью. Родитель может опираться именно на себя.
А. Д.: Сразу чувствуется груз ответственности.
Е. М.: Вы абсолютно правы. Мы так боролись за индивидуализацию, за то, что «Человек — это звучит гордо». «Человек» — это вообще звучит! Да, теперь мы все звучим гордо. Теперь мы все личности. И даже младенец десяти дней от роду — тоже личность. У него есть права, обязанностей, правда, нет, но это тема отдельной беседы.
А. Д.: Получается, на нынешних родителях лежит большая ответственность, чем на вашем поколении, за то, какими вырастут дети?
Е. М.: Абсолютно правильно вы сформулировали. Когда я рожала детей, в 1990-е, все стояло вверх дном. А вот когда моя мама меня рожала, она знала, что государство даст ее ребенку бесплатные садик, школу, институт, распределит на работу. Ей и делать ничего не надо.
Воспитывать детей? Как их воспитывать? Зачем воспитывать? Сами как-нибудь воспитаются.
Кормить надо хорошо, особенно в Ленинграде. Одевать надо. Вывозить на отдых! Была идея, что детей надо иногда возить на море и на дачу желательно. А больше ничего. Не надо ни развивать, ни развлекать, они все это могут делать сами. Кружки есть, книги. В книгах очень много всего, поэтому читающий ребенок — это хорошо.
Конечно, на современных родителях лежит гораздо больше ответственности. Но они ее сами взяли. Если я сейчас решу, что мой ребенок будет делать уроки самостоятельно, он будет делать уроки самостоятельно. Если решу: «Нет, он не может делать сам уроки. Ну и что, что я делала когда-то. Это ж какое время было!» — то он не будет сам делать уроки. Но давайте подчеркнем, что это можно назвать ответственностью и сказать: «Ах, вы вообще! Как нам тяжело теперь! Вот то ли дело было женщине, которая родила, просидела семь дней в хижине и ей сказали, куда класть и во что заворачивать, если младенец вообще выжил. И как хорошо было тем, у которых была одна книга, в которой все написано».
А можно сказать, что это есть свобода. Я впервые, может быть, могу опираться на себя и на то, что мне удобно. Но дело в том, что родители не вынесли этой ответственности. И на кого ее перекинули? Самое страшное, что только могло случиться, случилось.
А. Д.: На самих детей?
Е. М.: Ага. «Я делаю так не потому, что мне взбрендило, а потому что ему так лучше!» или: «Потому что ему так надо!» «Я засовываю его в музыкальную школу не потому, что у меня есть незакрытые гештальты, а потому, что ему это пригодится». Где ему это пригодится? Он будет работать воспитателем в детском саду, в музыкальном классе?
В том, что родитель берет ответственность на себя, и делает как ему удобно, и кладет ребенка туда, куда ему, родителю, удобно, я не вижу ничего плохого и вижу очень много хорошего.
А вот в том, чтобы перекладывать ответственность на детей... Причем это не та ответственность, которую ребенок может взять! Ребенок может взять ответственность за приготовление уроков, но не за то, что для него будет лучше в будущем. Вот это на самом деле очень серьезно.
А. Д.: Здесь уже просится слово «травма». Непосильная ответственность наверняка травмирует ребенка. Но давайте об этом в следующий раз?
Е. М.: Согласна.
