«От травли меня спасла учительница по математике»: история одного буллинга
© Коллаж Кристины Савельевой
Монолог жертвы
Светлана Моторина, автор книги «Травля: со взрослыми согласовано. 40 реальных историй» собирает истории травли. Она поделилась с нами одной из них.
Даше 25 лет, она живет в Москве и работает внештатным корреспондентом, ее статьи публикуются в том числе в «Учительской газете». В моих интервью я всегда пытаюсь понять не только, как все началось и развивалось, но и какой след оставила травля в жизни человека.
Когда я договаривалась с Дашей о беседе, меня удивило, что у нее нет ни одного мессенджера. Даша сказала, что они ей не нужны. Как не нужны — подумала я — а как же общаться? Выяснилось, что Даша ни с кем и не общается. Подорвано доверие к миру, а тема школы при этом болит.
Я пошла в первый класс в 2002 году. Меня серьезно готовили к школе по модной тогда системе Зайцева. В три с половиной года я уже умела читать. Однако учительница меня не взлюбила. Постоянно стыдила за почерк, трясла моими тетрадями, говорила, что я «хуже всех». Как я теперь уже понимаю, дети считывали этот настрой. Со мной не дружили, я все время была одна. Надо мной смеялись, загоняли в туалет. При этом, травля происходила только в пределах школы. Те же самые дети во дворе относились ко мне хорошо.
Мы часто слышим, что надо давать сдачи. Я дралась в ответ каждый день. Ничего не менялось.
Семья у меня неполная, я жила с мамой и бабушкой. Я не сразу рассказала, что происходит. Они, конечно, чувствовали, что что-то не так. Как-то во втором классе я, объясняя маме свое место в коллективе, нарисовала на листочке круговую диаграмму, в ней секторами указала все группы детей: «Вот это отличники, их постоянно ставят в пример, это „хорошисты“, до которых никому нет дела, это хулиганы, а вот этот маленький кусок пирога — мы, которые хуже всех и над которыми все время издеваются». Я постоянно ощущала несправедливость и предвзятое отношение.
Все четыре года у меня была репутация «колышницы». Меня ни разу не похвалили за учебу. При этом открытых конфликтов с учительницей не было. Я просто жила с абсолютным ощущением того, что я для нее не существую.
Когда в конце четвертого класса объявляли оценки, выяснилось, что у я «ударница», и у меня всего одна «тройка», одноклассники вскочили с мест, хотели посмотреть своими глазами: настолько привыкли к навязанной стигме.
Перед переходом в пятый класс я думала, что начнется новая жизнь. Но первого сентября нас рассадили точно так же, как сажала первая учительница. И сразу было заметно, что особое внимание уделялось тем же детям, что и раньше. У меня внутри все упало, надежды рухнули.
Я поняла, что ничего не изменится — и оказалась права. Вслед за мной в пятый класс перешла моя характеристика, составленная учительницей младших классов.
Травить меня стали еще сильнее. Появились гаджеты, социальные сети, подключился кибербуллинг. Снимали избиения, издевательства надо мной, выкладывали в Сети. Я пыталась решать свои проблемы наивно, по-детски — ходила хвостом за нашей классной, лишь бы не оказаться один на один с одноклассниками.
Однажды мама случайно узнала, что классная собирала подписи на коллективном письме, чтобы убрать меня из школы (есть в распоряжении редакции — прим. CJ). В письме было сказано, что я провоцирую конфликты, хулиганю, то есть, не меня травят, а я всех травлю. Каждая ситуация, когда меня били или тыкали в меня циркулем, а я давала сдачи, выворачивалась так, что зачинщицей была я. Меня защитила завуч, я осталась в школе.
В седьмом классе завуч скоропостижно умерла. Буквально через пару недель классная написала на меня докладную записку о том, что я прогуляла полгода, и эти пропуски никак не оформлены (есть в распоряжении редакции — прим. CJ). На самом деле все было подтверждено справками из поликлиники и мамиными заявлениями.
Подключили социального педагога. Сделали запрос моей характеристики в музыкальную школу. Маме угрожали органами опеки. Пришлось брать в поликлинике дубликаты всех прошлых справок. Скандал вышел на уровень нового завуча, та в итоге извинялась перед мамой. Ситуацию замяли. Этого хватило на несколько месяцев.
Через полгода произошла ситуация, которой классная попыталась воспользоваться. На уроке английского языка одноклассник ударил меня головой о парту. Мне зашивали губу. Маму вызвали в школу, сказав, что я сломала мальчику руку.
Она позвонила родителям мальчика и выяснила, что мальчик здоров, руки целы. Мама пошла в школу, просто потому, что ей стало интересно, как же классная все это вывернет. Учительница, видимо, была настолько недальновидна, что даже не подумала, что мама может позвонить, выяснить ситуацию.
В итоге она все свалила на мальчика, перевела разговор на другую тему. Позже, когда мама распутывала весь этот клубок интриг, оказалось, что в школу был звонок из поликлиники, где мне зашивали губу, и учительница вот так решила прикрыть школу, по сути дела, подставила администрацию. Завуч перед мамой извинилась, устроила классной полный разнос, но дальше та продолжила работать, как ни в чем не бывало.
Прекратила мою травлю учительница по математике. Она была очень яркая, ее обожали все дети. В том числе и я. Я даже больше скажу, я из школы не уходила и терпела все только потому, что любила эту учительницу. Но именно по математике у меня была «тройка» в начальной школе. Плюс, я, как уже говорила, в начале пятого класса поняла, что мне хорошего отношения не светит.
Мое детское обожание педагога было безответным. Желания учиться по предмету не было никакого. Дошло до того, что математику я не знала настолько, что на контрольных сдавала чистые листы. Однажды у меня с ней случился конфликт. Наслушавшись классную, она за что-то меня отчитала.
Я так расстроилась, что побрилась налысо. Потом так и ходила лысая полгода. Видимо, это был мой немой протест.
Поворотным моментом стала случайная встреча учительницы и моей мамы в школе. Они разговорились. Мама рассказала про мою к ней любовь как к педагогу. Она стала проявлять внимание, общаться со мной и пресекать нападки детей. Перемены случились моментально. Меня наконец-то перестали бить, издеваться, по крайней мере, открыто. У меня появилась «крыша». Оставшиеся годы прошли спокойно. Меня больше никто не трогал.
Мои отношения с математикой тоже постепенно наладились. Учительница стала позволять мне переписывать работы, дополнительно отвечать. По итогам средней школы ГИА по математике я завалила, меня не должны были брать в десятый класс. Но учительница дала мне шанс, заступилась за меня перед администрацией, и меня оставили в школе. Это был свет в окне. Я вдохновилась так, что оставшиеся два года обложилась учебниками по математике, репетиторами, можно сказать, выучила предмет с нуля и даже поступила на «бюджет» на физико-математический факультет.
Прошло восемь лет, но травма осталась. Ничего не забыто.
Сейчас я работаю корреспондентом, пишу о школе. Пытаюсь разобраться, что сделать, чтобы школа повернулась к ребенку лицом. Одно из явных последствий травли — я очень неуверенная в себе, мнительная, почти ни с кем не общаюсь, только с мамой. Я пишу статьи, поэтому на работе достаточно общаться с главным редактором. Я панически боюсь своих ровесников, боюсь заводить с ними отношения. Я до сих пор не доверяю людям, внешнему миру, постоянно жду подвоха.
История Даши — одна из множества похожих. За последние два года мне удалось поговорить с сотнями жертва буллинга. Основной вывод, который я сделала: травлю всегда запускают или допускают взрослые. Конфликт перерастает в травлю только из-за равнодушия учителей, школьной администрации, родителей.
В 2019 году агентство «Михайлов и Партнеры. Аналитика» выяснило, что 52 процента школьников так или иначе подвергались травле (а по данным, которые озвучивала Екатерина Мизулина, и того больше — 72 процента детей столкнулись с буллингом). Согласно исследованию, проведенному по инициативе Яндекса «Я-учитель», 75 процентов учителей находятся в состоянии профессионального выгорания, 38 процентов — в острой фазе.
Причина того, что травля стала таким массовым явлением в российских школах, — отношение к ней школы и общества. Школе выгодно травлю не признавать.
Общество в своем большинстве до сих пор относится к буллингу предвзято, стыдя и виня жертву. Сказывается менталитет Спарты, сформированный трагичными событиями, одно за другим безжалостно деформирующими жителей нашей страны в течение последних ста лет.
Психолог Людмила Петрановская в своих интервью часто говорит, что чтобы вылечить национальную травму, требуется не менее четырех поколений. Пятое — это нынешние дети и подростки. У них есть шанс на исцеление. У нас, взрослых, видимо, уже нет.
Еще почитать по теме:
