«Когда она сказала, что хочет всем задать очень важный вопрос, я мысленно взмолился: только бы не спросила про родителей»

Первого сентября я с тоской смотрел на себя в зеркало: причесанный, в аккуратном костюме и вычищенных ботинках, я напоминал английского мальчика начала двадцатого века. Поняв, что так мне придется выглядеть каждый день, я решил, что не хочу ходить в школу.

Мне было слишком тревожно. Я чувствовал себя секретным агентом перед опасной миссией.

Слава повернул меня к себе и присел передо мной на корточки. Сказал:

— Давай повторим еще раз? Я устало согласился.

— С кем ты живешь? — спрашивал он.

— С папой. — Где твоя мама? — Она умерла.

— Как зовут твоего папу?

— Лев. — Мики, нет.

— Слава выглядел уставшим и раздосадованным. — Соберись. Ты должен отвечать «Слава». Мое имя. Только мое. Потому что именно у меня родительские права, помнишь?

— Помню… — отвечал я, потирая глаза.

— Как зовут твоего папу?

— Слава. — Вы живете вдвоем?

— Нет.

— Да! Мы живем вдвоем! Да что с тобой?!

— Я устал! — крикнул я в ответ. — Мы все утро учим эти правила!

Слава вздохнул. Он взял мои руки в свои и сказал:

— Я знаю, что тебе надоело, но это правда очень важно.

Я выдернул свои руки.

— Не хочу врать.

— Мики…

— Это плохие правила.

— Но ты должен их соблюдать.

— Это дурацкие, глупые правила.

— Других у нас нет, — негромко произнес Слава.

— Я же сказал: не хочу врать.

— Да, но до этого ты согласился.

— Вы — вруны.

Слава тяжело вздохнул и поднялся. Он зашел в зал, а я так и остался стоять в коридоре. Услышал, как он негромким, но раздраженным шепотом сказал Льву:

— Иди и сам с ним договаривайся. Мне надоело одному за это отвечать.

— Просто оставь его в покое. Ничего он никому не скажет.

Пока мы шли до школы, Слава действительно больше не заставлял меня повторять ответы на вопросы. Но он не говорил и ничего другого, и я чувствовал, что он злится на меня. Я тоже на него злился, особенно за то, что он сильнее и я даже не могу побить его, когда он меня бесит.

Нас обгоняли целые семьи. Все они выглядели примерно одинаково: в центре шел первоклассник, разодетый так же глупо, как я сам, с цветами в руках, а вокруг него — еще человек шесть: мама, папа, старшие братья и сестры, бабуля с фотоаппаратом. Иногда они отставали от нас, потому что останавливались сфотографироваться возле какого-нибудь дерева.

А мы шли вдвоем, и у нас не было цветов, и фотоаппарат Слава брать не стал. Про цветы он сказал, что это глупо, а про фотоаппарат — что у него нет настроения. Он любил делать только особенные снимки, а фотографироваться абы где не любил. К тому же сюжет «Первый раз в первый класс» казался ему ужасно скучным.

Когда я подошел к школе и увидел галдящую толпу одинаковых черно-белых детей, первое, что мне захотелось сделать, — спрятаться за ногу Славы. Правда, за два года я покрупнел, и его ноги перестали быть надежным укрытием.

Слава, будто почувствовав мой порыв, подтолкнул меня вперед — к детям. Молодая учительница, возвышавшаяся над нами, велела всем разбиться на пары и встать в строй.

Дети тут же принялись хватать друг друга за руки и выстраиваться паровозиком, будто репетировали заранее. Только я, ничего не понимая, стоял один, в стороне, и ни к кому не пытался подойти.

Сзади меня кто-то одернул. Я повернулся: незнакомая пожилая женщина поставила рядом со мной какую-то девочку.

— Мальчик, ты один стоишь? Вот и хорошо, вставай с Леночкой, а то мы опоздали.

Леночка, в отличие от меня, ничуть не смущалась и вцепилась в мою руку мертвой хваткой. Я сделал слабые попытки освободиться, но Леночкина ладонь была непобедима. С нескрываемой паникой я обернулся к Славе.

Он, кажется, еле сдерживал смех, и в его взгляде читалось что-то вроде: «Земля тебе пухом, парень».

Обреченно вздохнув, я смирился со своей участью и повернулся к Леночке. Она была похожа на любую другую девочку в тот день: с двумя белыми бантами на высоких, торчащих в разные стороны хвостиках, в белой блузке, белых колготках, белых сандалиях и черной юбке. А я был похож на любого другого мальчика. Мы вдруг все стали одинаковыми, и меня это напугало.

Но Леночка выглядела счастливой. Она улыбалась широко-широко и смотрела по сторонам.

Когда учительница повела нас внутрь школы, Леночка сказала мне с восторгом:

— Вот уже и первый класс, да?

Я не понял: вопрос это или что?

Сказав это, она продолжила смотреть на меня, и я запаниковал: может, я должен что-то ответить? Если да, то что? Что принято говорить в таких случаях? Она все еще смотрит на меня. Что делать? Я веду себя странно. Сейчас она поймет, что я странный, что у меня два папы, она всем расскажет. Надо сказать что-нибудь!

— Да, — ответил я.

Леночка покивала. Кажется, все в порядке.

— Моя мама не смогла прийти, — снова заговорила она. — Потому что сегодня работает.

Может быть, мне просто кивнуть? Я кивнул.

— Поэтому я пришла с бабушкой.

Нужно сказать, что у меня тоже есть бабушка. Тогда она подумает, что я такой же, как она. Но Леночка спросила:

— А ты с кем пришел?

О боже. Вот оно. Правила.

— С папой, — ответил я.

— М-м-м.

И все? М-м-м? Она больше ничего не спрашивает… Но в правилах было много вопросов.

— Его зовут Слава, — сказал я сам. Леночка посмотрела на меня со странной улыбкой.

— Мы живем вдвоем.

Опять странная улыбка. Но я же сказал все как нужно? Она отвернулась. Я обрадовался: возможно, она больше не захочет со мной разговаривать.

В классе мы сели за вторую парту третьего ряда — вдвоем. Я размышлял, можно ли как-то отделаться от Леночки или наш союз уже навсегда?..

Учительница начала поздравлять нас с новым этапом в жизни и рассказывать, что мы уже совсем не те, что были раньше. Стал ли я «не тем»? Возможно, я ведь немного вырос. Когда она сказала, что хочет всем задать очень важный вопрос, я мысленно взмолился: только бы не спросила про родителей.

Но она спросила:

— Есть среди вас кто-нибудь, кто не умеет читать?

Ещё почитать

Любовь, принятие и вера в себя: четыре цитаты звездных родителей трансгендерных детей

«Улица Сезам» поддержала месячник борьбы с гомофобией